От перемены мест слагаемых «сумма теологии» не меняется

Чтобы познакомиться с отдельными формами богословского модернизма в Русской Церкви, не нужно открывать специализированные сайты вроде «Богослов.ру» или «Православие и мир», или вводить в поисковик клише нового богословия и вообще пользоваться какими бы то ни было средствами массовой информации. Достаточно прийти в любой храм и послушать проповедь после литургии. Если в изъяснении на Евангелие батюшки еще стараются следовать святоотеческим толкованиям, то в «лирических отступлениях» заметно влияние проф. Осипова. Об этом красноречиво говорят такие характерные штампы лекций Алексея Ильича, как «Бог никого не судит» (что вызывает особый диссонанс после только что пропетого Символа веры со словами «и паки грядущаго со славою судити живым и мертвым») и «грех есть болезнь души» (а не преступление против Бога).

Недавно довелось услышать еще одно такое наставление, уже повсеместно распространенное в РПЦ, но  при этом его модернизм настолько неуловим, что на него не обращается никакого внимания. Между тем это искаженное учение о посте, то есть, весьма существенный вопрос для духовной жизни. Проповедь (по содержанию) была такая: «Поздравляю вас, братья и сестры, с малой Пасхой и со вторым днем Успенского поста. Многие в эти дни обращаются ко мне за благословением… на послабление…» Мхатовская пауза. Подумалось, сейчас пристыдит маловеров, скажет, что поститься нужно со всей строгостью, как гласят каноны. Как говорится, спешите делать добро, православные, не теряйте золотого времени поста для своего спасения… Ан нет. «Нужно понимать, что главное в посте – это не гастрономическое воздержание, главное – “не съесть человека”, не осудить ближнего…. Не то, что входит в уста, но то, что исходит из уст, оскверняет человека…» и т.д. В результате у всех собравшихся сложилось мнение, что «выпить стакан молока» в пост – это такой пустяк, что на это и благословение духовника брать не нужно. Не это главное в посте. Главное – «воздержание от осуждения», от греха... Спрашивается, а остальное время церковного календаря – это время, отведенное для греховной жизни, что ли?

Хотя формально, казалось бы, все сказанное верно: пост – это, конечно, комплексная практика. И «для похвального поста недостаточно одного воздержания от яств; но будем поститься постом приятным, благоугодным Богу. Истинный пост – удаление от зла, воздержание языка, подавление в себе гнева, отлучение похотей, злословия, лжи, клятвопреступления; воздержание от сего есть истинный пост» (свт. Василий Великий. О посте. Беседа вторая). Однако стоит только немного иначе расставить акценты, и, как мы видели, воздержание от яств из недостаточного для полноценного поста превращается во что-то факультативное, по-протестантски оставленное на усмотрение самих постящихся.

Найти первоисточник этого искажения смысла поста в Русской Церкви не составило большого труда. Столь сильно повлиять на богословское сознание клира мог только проповедник, имеющий, во-первых, непререкаемый авторитет в Церкви и, во-вторых, трибуну соответствующего масштаба, то есть, телевизор и монитор. Разумеется, им оказался все тот же Алексей Ильич Осипов, профессор богословия Московской Духовной Академии и Семинарии. 

«В первую же среду [Великого] поста, на первой неделе, в одной из стихир мы слышим: “Постящеся, братие, телесне” [телесно, то есть], “постимся и духовне”. <…> Церковь обращается и к душе (я на первом месте ставлю это), и к телу» (Осипов А.И. Пост – воздержание души и тела. (ТК «Спас».29.03.2017).

Между тем Церковь, или та самая стихира первой среды Великого Поста, на которую проф. Осипов ссылается, на первое место ставит, напротив, пост телесный, а на второе – духовный… И разница эта далеко не так малосущественна, как может показаться, на первый взгляд. Собственно говоря, тот факт, что никто в Русской Церкви до сих пор не возразил профессору на его творческую интерпретацию канона, и говорит о том, что все, словно заворожённые магией этого учителя веры, пребывают в полном убеждении, что, как говорится, от перемены мест слагаемых «сумма теологии» не меняется. То есть, предполагается, что в своем толковании сути христианского поста проф. Осипов раскрывает его истинный смысл, где инверсия составляющих используется им не более как ораторский прием, помогающий лучше донести до слушателей основную мысль, содержащуюся в стихире, или в учении Церкви о посте. Однако в том-то и суть дела, что такая перестановка местами телесного и духовного поста имеет принципиальное значение с богословской точки зрения.

Согласно святоотеческому учению, чревоугодие является дверью для других страстей. Все греховные страсти «соединены между собою неким сродством, по которому излишество предыдущей дает начало последующей. Ибо от излишества чревоугодия происходит блудная страсть, от блуда сребролюбие, от сребролюбия гнев, от гнева печаль, от печали уныние. Потому против них сражаться надо тем же порядком, переходя в борьбе с ними от предыдущих к последующим» (преп. Иоанн Кассиан Римлянин. Обозрение духовной брани / Добротолюбие. М., изд. Сретенского монастыря, 2010. Т.2. С.20) «Знай, что в какой мере греет кто на беду себе плоть свою, в такой мере умножает в себе страсти, и, наконец, душа, обременная худым навыком тела, делается бесплодной. Поэтому Спаситель говорит: “Внемлите же себе, да не когда отягчают сердца ваши объядением и пиянством и печальми житейскими” (Лк. 21,34)» (преп. Ефрем Сирин. О борьбе с чревоугодием / Добротолюбие. Цит. изд. Т.2. С.369-370). Следовательно, меняя местами начало и конец, или причину и следствие, в своем учении о посте, новое богословие вносит в ортодоксальный «порядок духовной брани» свой модернистский беспорядок. Если осуждение есть одно из проявлений греховной страсти гнева, то с этой страстью (как и с другими) невозможно бороться, не начав с воздержания чрева. Разумеется, цель поста – это победа над всеми страстями человеческого естества. Но этой цели нельзя достичь, не победив страсти чревоугодия.

Другой глубокий смысл именно телесного поста – это соблюдение самой первой заповеди Бога роду человеческому, само грехопадение которого произошло посредством нарушения этого поста. «Вновь созданному человеку, введенному в рай, дана единственная заповедь — заповедь о посте. Конечно, дана одна заповедь потому, что она была достаточна для сохранения первозданного человека в его непорочности. Заповедь не говорила о количестве пищи, а воспрещала только качество. Да умолкнут же те, которые признают пост только в количестве пищи, а не в качестве. Углубясь в опытное изучение поста, они увидят значение качества пищи. Так важна заповедь поста, объявленная Богом человеку в раю, что, вместе с заповедию, произнесена угроза казнию за нарушение заповеди. Казнь заключалась в поражении человеков вечною смертию. И ныне греховная смерть продолжает поражать нарушителей святой заповеди поста. Несоблюдающий умеренности и должной разборчивости в пище не может сохранить ни девства, ни целомудрия, не может обуздывать гнева, предается лености, унынию и печали, делается рабом тщеславия, жилищем гордости, которую вводит в человека его плотское состояние, являющееся наиболее от роскошной и сытой трапезы. Заповедь поста возобновлена или подтверждена Евангелием» (свт. Игнатий (Брянчанинов). Аскетические опыты. Т.1. О посте).

«Если бы телесный пост, телесное воздержание от пищи, было ненужно и бессмысленно, то не постился бы Сам Господь Иисус Христос, перед началом Своего общественного служения людям, «сорок дней и сорок нощей»  (Матф. 4, 2), не постились бы перед своим отправлением на проповедь и свв. Апостолы (Деян. 13, 2–3), не постились бы, следуя их примеру, на протяжении ряда веков, все великие праведники и подлинные подвижники христианского благочестия, стремившиеся благоугодить Богу и спасти свою душу. Телесный пост, телесное воздержание – необходимо, но не в нем одном вся сила и значение постного подвига. С постом телесным неразрывно должен быть соединен и пост духовный. Об этом так ясно и убедительно учит нас св. Церковь в своих замечательных, столь глубоких по содержанию и назидательных по смыслу великопостных песнопениях, как например: “Постящеся, братие, телесне, постимся и духовне…”» (арх. Аверкий (Таушев). Истинный пост есть злых отчуждение /  арх. Аверкий (Таушев). Современность в свете Слова Божия. Слова и речи). Как мы видим, из той же самой великопостной стихиры архиепископ Аверкий не делает вывода, к которому приходит проф. Осипов, меняющий телесный и духовный посты местами и, тем самым, разрывающий их «неразрывное единство».

Причина же, почему такое искажение происходит, заключается в том, что толкование смысла поста у проф. Осипова является неотъемлемой частью его общего учения, или того, что называется «нравственным монизмом». Инверсия духовного и телесного здесь выполняет ту же самую функцию, что инверсия «юридического» (как трансцендентного) и «нравственного» (как имманентного) в сотериологии этого модернизма. Телесный пост для Осипова – это что-то «внешнее» и потому неистинное (а не просто недостаточное). А духовный пост для него – это истинный пост, потому что он «внутренний» (а значит, самодостаточный, не нуждающийся еще в чем-то «внешнем»). Аналогичным образом как «внешнее» здесь отрицается «схоластическое» (общецерковное) толкование догмата Искупления, которое полностью заменяется «нравственно-органическим» толкованием. То есть, если ортодоксия исповедует неразрывное единство (трансцендентного человеку) Искупления и (имманентного) обожения, равно как и неразрывное единство телесного (внешнего) и духовного (внутреннего) поста, то «нравственный монизм» разрушает это единство и тут и там, полностью заменяя всё «внешнее» – «внутренним».

«Мы почему-то пост отождествили с теми правилами, которые преподает Церковь верующим людям…» 

Основной смысл церковного поста – это покаяние грешника, сораспятие Христу. «И сказал Давид: доколе дитя было живо, я постился и плакал, ибо думал: кто знает, не помилует ли меня Господь, и дитя останется живо? А теперь оно умерло; зачем же мне поститься» (2Цар 12:22-23). «И поднялись все люди сильные, взяли тело Саулово и тела сыновей его, и принесли их в Иавис, и похоронили кости их под дубом в Иависе, и постились семь дней. Так умер Саул за своё беззаконие, которое он сделал пред Господом» (1Пар 10:12-13). «…мы постимся… ради своих прегрешений… Вот почему мы постимся» (свт. Иоанн Златоуст. Против иудеев. Слово 3). «В Студийско-Алексиевском Типиконе (1094 г.) описан необычный обряд напоминания о покаянии, к-рый совершается каждый будний день поста в то время, когда братия исполняет свои послушания: раз в день один из монахов обходит их, говоря: “Благослови, Господи! Отцы и братия, будьте внимательны к себе, ибо все мы умираем, умираем, умираем; будем помнить вечное наказание”; монахи в ответ прерывают работу и совершают поклоны» (Желтов М.С. Особенности седмичных служб Великого поста в студийских Типиконах / Великий пост. Православная энциклопедия. Т.7. С.454-463). Но поскольку «нравственный монизм» отрицает «юридический» аспект греха, сводя его к «болезни души», постольку и пост здесь толкуется исключительно как врачебная практика, а именно, самолечение духовно болящего, целительство самого себя от страстей как душевных недугов.

Особенно очевидным эта борьба «нравственного монизма» с учением Церкви как таковым становится в сравнении лекции проф. Осипова о смысле поста с канонами, посвященными этому вопросу. «Аще кто, епископ, или пресвитер, или диакон, или иподиакон, или чтец, или певец, не постится во святую четыредесятницу пред Пасхою, или в среду, или в пяток, кроме препятствия от немощи телесныя: да будет извержен. Аще же мирянин: да будет отлучен» (69 правило Святых апостолов). «69-е правило святых апостолов определяет, чтобы верные сорокадневный период времени пред святою Пасхою пребывали, без всякого послабления в усердии, в посте и воздержании, приводя на память те дни, в которые Господь, постом укрепившись по человечеству, победил нашего врага; а также и всякую среду и пяток каждой из прочих седмиц года наравне с днями четыредесятницы (повелевает правило) проводить в посте и сухоядении; а не соблюдающих поста во все сии дни (правило) подвергает: клириков - извержению, а мирян - отлучению, кроме тех, говорит, которым препятствует телесная слабость соблюдать пост: ибо пост придуман для укрощения прихотливой плоти; а когда она удручена болезнью, нет большой необходимости укрощать ее постом. Посему безрассудно было бы не удостоивать снисхождения немощных и допускающих употребление рыбной пищи; употребление же вообще мяса ничем не различается от нечестия, хотя бы кто, находясь при последнем издыхании, думал подкрепить себя употреблением его (Матфей Властарь. Алфавитная Синтагма. Глава 4-я. - о посте). «Если кто из подвижников без нужды телесной возносится и разрешает посты, преданные к общему соблюдению и хранимые Церковью, пребывая притом в полном разуме, да будет под клятвою» (19-е правило Первого Поместного Гангрского Собора). «Церковь Божия, по всей вселенной, следуя единому чину, совершает пост и воздерживается как от всякого закалаемаго, так от яиц и сыра, которые суть плод и произведение того, от чего воздерживаются» (56-е правило Шестого Вселенского Собора). 

Как мы видим, здесь вообще никакого другого «духовного поста», помимо поста «телесного» (или «гастрономического»), Вселенская Церковь не знает, потому что никакой более «духовной жизни», чем жизни по заповедям Божьим и уставам Церкви Христовой для святых отцов не существовало. Поэтому именно само «меню» поста прописывается в правилах канонических соборов. То же, что проф. Осипов называет «духовным постом», это просто совокупность Закона Божия, или все божественные заповеди вообще, которые христианин должен соблюдать без напоминания, во всякое время и во всякий час, а не только во дни поста.

«“Постящеся, братие, телесне” [телесно, то есть], “постимся и духовне”. И дальше там [в великопостной стихире] очень хорошо перечисляется, что подразумевается под тем духовным постом, о котором говорят эти слова. Указывается на душевные, на духовные свойства нашей человеческой личности, и призывают к воздержанию (насколько это возможно для человека) от осуждения, от разных обид ближних, призывают к прощению тех, кто против на согрешил, призывают к тому, чтобы сами просили прощения. <…> Как важна, оказывается, эта [духовная] работа над собой. Что дает эта работа? <…> Что за это будет? – Мир души. Прежде всего. Мир. Потому что мы находимся в постоянном волнении [греховных страстей. – А.Б.] <…> душа в непрерывном волнении. <…> Здесь же, [в этом случае], когда мы постимся духовно [работаем над собой], как это мы слышим в стихире, постепенно приобретаем мир душевный. Это качество настолько важно, что переоценить его просто невозможно».

Действительно, «мир души» это цель духовной жизни христианина. Это качество, и в самом деле, невозможно переоценить, потому что оно – божественная благодать, не имеющая эквивалента в тварном мире. «…когда виденье [сверхприродного света] приходит, по разливающейся в нем бесстрастной радости, умному покою и новому пламени любви к Богу видящий точно знает, что это и есть божественный свет, даже если неясно его видит» (Цит. по изд.: Св. Григорий Палама. Триады в защиту священно-безмолвствующих. — М.: Канон, 1995). Но именно поэтому этого состояния невозможно достичь «духовною работаю над собой», потому что это дар Божий. Более того, даже сама это «духовная работа» подвижника благочестия, то есть, внутренняя борьба со страстями, совершается этой же силою благодати, а не «мускулами души», как излагает «нравственный монист».

«Сам Христос говорил, что дает мир… “не так как дает мiр”, потому что мiр дает чисто внешние [гастрономические, в частности. – А.Б.] стороны отношений между людьми <…> А Он говорит: “Я даю вам Мой мир”… Какой-то “Мой мир”… Это мир успокоения души. Освобождение души вот от этих метаний, от этого напряжения, от этих всех неприятностей, которыми наполнена душа».

И это определение Божией благодати как «какой-то» – вот это и есть «самое главное» здесь (то есть, уже с объективной точки зрения). Потому что это самая суть «нравственного монизма» с его проповедью гностического самоспасения и нигилизма в отношении догмата Искупления. Получается, что «мир Христов» у проф. Осипова – это не более чем «мир души», то есть, простое внутреннее равновесие сил души.

«Сила духа прямо пропорциональна силе побеждаемых страстей…»

Поэтому «телесный пост» в этом «стяжании душевной нирваны» имеет значение только как проявление самообладания, духовной власти гностика-йога над собственным телом. 

«Эта [духовная, исихическая] сторона поста, к сожалению, меньше всего обращает на себя внимание. Как правило, под постом разумеют только то, что связано с желудком» (Осипов А. Пост – воздержание души и тела).

В результате, то, что было исключением в каноне (послабление в телесном посте немощным и болящим) в толковании новейших «канонистов» стало правилом (чревоугодничайте в меру, главное только – не осуждайте никого, и будет вам «мир в душе»). А то, что было правилом (не соблюдающий телесного поста нехристианин), стало неистинным учением о посте, или (в лучшем случае) исключением «для монашествующих».

Что является еще одним пример того, что мы ранее обозначили «иезуитством восточного обряда», революционной идеологией отмены Божьих заповедей (канонов Церкви – в данном случае) новыми «книжниками» ради своей гностической диалектики, когда «обратное истине» становится истинным в результате фарисейского приспособления к меняющемуся положению вещей в мире. Причем в этой же самой лекции проф. Осипов, между делом, обличает как раз иезуитство секуляризированного папизма, сократившего пост перед причастием до одного часа. Не замечая того, что сам он делает, по сути, то же самое, ослабляя значение телесного поста в пользу гностического «нравственного» поста. То есть, такого «поста», который, на самом деле, никем не соблюдается, включая самого «нравственного мониста», потому что это в принципе невозможно без соблюдения в полном объеме телесного поста, чего в «нравственном монизме» делать как раз и не обязательно. Что и означает, что здесь не соблюдается ни телесного, ни духовного поста. Потому что как без Искупления нет обожения, так без телесного поста не бывает поста духовного.

Александр Буздалов