Шаги Железного Командора

В острой полемике, развернувшейся в связи с решением Мосгордумы о проведении референдума в столице по вопросу возвращения на Лубянскую площадь памятника Ф.Дзержинскому, наше внимание привлекла неожиданная позиция православных патриотов,[1] оказавшихся не против не только проведения референдума, но и – заранее – его «положительных» итогов (то есть уже начавших агитацию «за»).

Хотя сторонники возвращения Железного Феликса на прежнее место и клеймят своих оппонентов-единоверцев (противников самой идеи такого референдума) либералами (по бинарной «классовой» логике: если против советского – значит за буржуев), их собственная аргументация, исходящая из политической конъюнктуры (противостояние глобализму, потребность в символе борьбы с коррупцией и олигархией, угождение президенту, выходцу из спецслужб, и даже социалистическому Китаю как новому стратегическому партнеру), аргументация эта сразу напомнила логику отнюдь не традиционалистов, или попросту благоверных христиан, но как раз типичной либеральной оппозиции. Христианин всегда руководствуется, прежде всего, вероучением, заповедями Христовыми и церковными канонами, и только потом уже политическими и национальными интересами. Исполнительная и  законодательная власть (профессиональные политики) это другое дело: здесь, наоборот, без компромиссов, дипломатического маневрирования и хозяйственного расчета не выжить. Именно эта изменчивость позиции и в этом смысле «ненадежность партнера» по синергии, то есть сугубая секулярность государства, живущего текущими интересами, опасна для излишней корреляции с ним непреходящих целей Церкви (яркий пример – внешняя политика Хрущева, увлекшая РПЦ в экуменизм). Поэтому если «правые» общественные силы хотят принципиально отличаться от «левых» (либеральной демократии различных оттенков), они не должны ставить государственно-национальные мотивы выше истин веры, «думать о том, что человеческое» больше, чем «о том, что Божие» (Мф 16:23). Во-первых, потому, что именно это и превратило в свое время другое мессианское племя из богоизбранного народа в богоборческий. А во-вторых, потому, что таким подходом традиционные устои российского общества расшатывали, опять же, либералы накануне выборов в первую Думу. «...журналисты старались обойти вопрос конфессиональной принадлежности кандидатов. В частности, один из журналистов “Нашей нивы” призывает крестьян выбирать без учета конфессиональной принадлежности, “лишь бы человек был справедливый” ...автор в конце опять призывает их не смотреть “кто какой веры придерживается, лишь бы только был человек справедливый, смелый, чтобы крепко стоял за трудовой народ...”. “Не смотрите на то, кто какой веры, – призывал другой автор, – Выбирайте католика, или православного, или кого, лишь бы он стоял искренне и твердо за трудящийся народ”».[2]

Разве теперь не то же самое: ради твердого стояния верховного чекиста против буржуазии и «заслуженного наказания» его ведомством прочих разрядов грешников православному электорату предлагается закрыть глаза на духовный портрет этого «кандидата» на постамент? Но христианин в первую очередь должен ориентироваться по духу, по тому, в каком отношении объект (субъект) его оценочного суждения находится ко Христу-Богу и к Церкви как Христу явленному, потому что «кто любит отца или мать» (в данном случае – отечество или президента) «более, нежели Меня, не достоин Меня» (Мф 10:37). В стоящей же перед нами дилемме с этим все более чем очевидно: Дзержинский – это (в продолжение аналогии с первыми думскими выборами) как раз католик, де-юре (или по крещению), и безбожник, де-факто, который, не пройдя во власть законным путем, узурпировал ее с прочими политическими преступниками и «столь твердо встал за трудящийся народ», что развернул настоящие гонения на Православную Церковь. Слова же о том, что это «фигура сложная и противоречивая», всегда говорят только о внутренних противоречиях позиции самого говорящего, пытающегося совместить несовместимое (совсем недавно доводилось слышать эту идиому со стороны адвокатов другого губителя христиан – Степана Разина). С самим же Дзержинским все предельно однозначно: этот «крепкий государственник» был типичным антихристом, палачом православного народа, открытым богоборцем. Все таковые из числа крещенных в Православии находятся под анафемой святителя Тихона;[3] прочие же нечестивцы, хочется верить, вдвойне отмечены «каиновой печать».

Смешением понятий является и другой довод христианских социалистов, а именно, то, что репрессивно-разведывательный аппарат большевиков вообще и Дзержинский, в частности, явился орудием Промысла Божия, бичом возмездия для «белогвардейских» предателей трона, выполнил позитивную функцию контрреволюции сначала в отношении буржуазно-либерального Февраля, а затем (в стадии сталинизма) в отношении интернационалистов троцкизма-ленинизма... Безусловно, Божественное всемогущество использует в Своих благих целях и самые деструктивные произволения падших тварей, отдавая грешников для их наказания и вразумления во власть еще больших грешников. «Когда же отцы наши прогневали Бога небесного, Он предал их в руку Навуходоносора, царя Вавилонского, Халдеянина; и дом сей он разрушил, и народ переселил в Вавилон» (Езд 5:12). Однако последние, будучи орудием Промысла, от этого ни коим образом и ни в какой степени не перестают быть тем, кто они есть, их индивидуальная природа не претерпевают от этого ни малейшего изменения, которое происходит только одним способом: покаянием, участием в церковных Таинствах, исполнением заповедей. «...и народы сии будут служить царю Вавилонскому семьдесят лет. И будет: когда исполнится семьдесят лет, накажу царя Вавилонского и тот народ, говорит Господь, за их нечестие, и землю Халдейскую, и сделаю ее вечною пустынею» (Иер 25:11-12).

Также само по себе созидание сильной державы, национальной или многонациональной империи, не имеет харизматическо-сотериологического измерения (иначе «высокоодухотворенными» и «не далекими от Царства Небесного» должны быть признаны и Рамзес с Навуходоносором, и Македонский с Траяном, и Наполеон с Бушем). Это опять говорит об идеологическом примате политического над церковным, тогда как у христиан должно быть наоборот, «"ибо кто будет исполнять волю Отца Моего Небесного, тот Мне брат, и сестра, и матерь" (Мф 12:50). Господь дает этим разуметь, что духовное родство, которое Он пришел насадить и возрастить на земле, не то, что родство плотское, хотя по форме отношений, оно одинаково с плотским. <…> [но оно] место имеет в другой области – высшей, важнейшей. Потому-то и преобладает над плотским, и когда требует нужда, приносит его в жертву своим духовным интересам, без жаления, в полной уверенности, что это жертва Богу угодная и Им требуемая"».[4] Так что аргумент беззаветного служения халдейской по типу великодержавности этого советского Олоферна (см. кн. Иудифи) тоже нисколько не должен колебать в православном сознании чашу весов, оценивающих роль Дзержинского в русской истории, на которых неприподъемной глыбой лежит сатанинская вражда против Церкви.

Причины такой парадоксальной позиции православных патриотов, конечно, находятся на концептуальном уровне. И тут снова напрашивается параллель с другой формой «розового христианства» – либерально-протестантской теологией: как там церковь остается внутренне единой во всех внешних разделениях (учение о «незримой церкви»), так здесь исторический раскол Церкви и государства, не лишает последнее благодатных даров Духа, в результате чего советское государство, как наследник Российской империи, даже со всей своей атеистической (богоборческой) идеологией оказывается продолжающей сорабничество Церкви и Промыслу в деле человеческого спасения, охранения («удержания») от разрушительных сил мира. Но, как уже было сказано, последнее (православно-социалистическое) представление не менее ошибочно, чем первое (протестантско-либеральное). Выражением чего и становятся такие двусмысленные позиции по конкретным вопросам.

Судя по всему, пути Церкви и государства в России в 1917 году разошлись окончательно, как бы нам ни хотелось ренессанса «симфонии властей» (церковной и государственной). Кратковременные же периоды сближения, как в 40-х годах прошлого столетия и теперь, носят сугубо прагматический, а не органический характер, и создают не более чем иллюзии на этот счет. Однако, как показывает время, может быть, лучше им и в дальнейшем только расходиться, потому что это еще не самый плохой вариант. Об этом говорит история западно-христианского мира, где такой разрыв произошел гораздо раньше и где теперь наблюдается уже следующую стадию этого процесса, когда «симфония» снова становится реальностью, но уже в перевернутом виде, когда дирижирует государственно-социальное начало, навязывающее свои фальшивые мотивы церкви, в результате чего христианство вообще меняет заряд на противоположный. В таких апокалипсических условиях (если государственная и общественная жизнь в России продолжит встраиваться в общемировую систему, что сейчас выглядит неизбежным) эффективность сотериологической функции Церкви становится в обратную пропорциональную зависимость от степени ее вовлеченности в эту антихристианскую жизнь. И наоборот, чем глубже будет диффузия Церкви и уже обреченного на духовную гибель безбожного социума, тем труднее будет спастись уже в самой Церкви. И в таком государстве и обществе, вышедших из под духовного окормления Церкви и из под власти Бога, «безумствует всякий человек в своем знании, срамит себя всякий плавильщик истуканом своим, ибо истукан его есть ложь, и нет в нем духа. Это совершенная пустота, дело заблуждения; во время посещения их они исчезнут. Не такова, как их, доля Иакова, ибо [Бог его] есть Творец всего, и [Израиль]» (то есть Церковь) «есть жезл наследия Его...» (Иер 51:17-19).

Источник

Александр Буздалов