«Конструктивная неопределенность» православного экуменизма

Генри Киссинджер

Модное сейчас политическое понятие «конструктивной неопределенности», означающее стратегию в переговорном процессе, позволяющую надеяться на разрешение сложных конфликтов путем компромиссов (где каждая из сторон рассчитывает обмануть другую, склонив ее на бόльшие уступки) за счет использования неоднозначных формулировок, оставляющих диалектический простор для толкований, эта же самая стратегия с недавнего (в историческом масштабе) времени широко используется и в церковной политике, в частности, в области межконфессионального диалога, или экуменизма.

«Конструктивная неопределенность (англ.: constructive ambiguity) – термин, приписываемый Генри Киссинджеру, который, как говорят, является выдающимся представителем тактики ведения переговоров. Это относится к преднамеренному использованию двусмысленного языка по деликатному вопросу для достижения какой-либо политической цели. Конструктивная неопределенность часто отвергается как обман. Ее можно использовать в переговорах как для того, чтобы замаскировать неспособность решить спорный вопрос, по которому стороны остаются далеко друг от друга, так и для того, чтобы сделать это таким образом, чтобы каждая из них могла претендовать на получение некоторой уступки по нему. Это дает дополнительные надежды на то, что последовавшая за этим отсрочка решения по этому конкретному вопросу, которая не вызовет чрезмерного дискомфорта ни у одной из сторон, позволит им добиться реального прогресса по другим вопросам. Если этот прогресс имеет место, к нерешенному вопросу можно вернуться в более позднее время, если он не исчезнет полностью с течением времени. С другой стороны, поскольку двусмысленность в соглашениях может вызвать последующие разногласия, вероятность того, что его применение окажется конструктивным по сравнению с дальнейшими попытками обсудить рассматриваемый вопрос в четких терминах, лучше оставить для историков» (Academic.com).

«Отказ от четких терминов» в политическом гностицизме таких деятелей, как Киссинджер, следует рассматривать в более широком историческом контексте идеологий Нового времени. Постмодернисткий релятивизм всего и вся – это лишь завершение процесса апостасийного духовного тления человеческой цивилизации, отречения титанов «века разума» от Христианства и замены его новой религий сверхчеловека. В частности, масонство как одна из наиболее влиятельных форм нового гностицизма выступает общим источником «конструктивной неопределенности» и в межгосударственной, и в межконфессиональной политике. По самой своей сути, экуменический проект это типичный случай такой (неогностической) неопределенности, призванной разрешить непримиримые исторические противоречия, существующие между канонической Церковью и еретическими сообществами, Христианством и другими «традиционными религиями». Но если со стороны врагов Церкви использование такой откровенно аморальной тактики не становится неожиданностью,  полностью соответствуя их лжехристианскому духу, то подобное поведение иерархов Православной Церкви с самого появления «православного экуменизма» справедливо вызывает крайне негативную реакцию со стороны носителей ортодоксального сознания. Политика экуменизма идет вразрез с двухтысячелетним Священным Преданием Церкви и с самим Священным Писанием. Встав на путь «конструктивной неопределенностью» как новой стратегемы в отношении инославных, иерархия Православной Церкви отступила не только от всего предыдущего опыта Церкви, или от самых основ ортодоксальной экклезиологии, но и прямо нарушила заповедь Христову «да будет слово ваше: да, да; нет, нет; а что сверх этого, то от лукавого» (Мф 5:37). Следуя этой евангельской заповеди, Вселенская Церковь из века в век говорила с еретиками и раскольниками на апостольском языке святых канонов, отлучая противников от Христа-Бога и призывая их к покаянию. Каждый Вселенский собор начинался с повторения анафем всех предыдущих. Ни о каких компромиссах здесь не могло быть и речи; это было немыслимым для «имеющих ум Христов» (1Кор 2:16) и означало бы собственное отступления от чистоты веры, введение новшества, противоречащего святой Традиции. 

Поэтому нарушение заповеди Божией, запрещающей христианам говорить на языке лукавого, означает потерю православными экуменистами веры в Промысл, или тлетворное влияние той же апостасии нового гностицизма. Наличие множества расколов и ересей расценивается теперь как ущерб миссионерской работы исторической Церкви, который экуменизм берется исправить принципиально новой межконфессиональной политикой. Если все святые отцы и святые соборы Церкви,  ведомые Духом Божиим, прямо называли ересь (религиозную ложь) ересью (ложью), то православный экуменизм накладывает «мораторий» на такое прямоговорение как на политически нецелесообразное (собственно, и ставшее, по мнению экумениста, причиной отделения всех «униженных и оскорбленных» от Церкви), свидетельствующее о недостаточной «гибкости мЫшления», как сказал бы Черномырдин. «Говоря о православном свидетельстве среди христиан других конфессий, предстоятель РПЦ предложил не называть их еретиками.

"Как только вы скажете человеку, что он — еретик, вы закрываете всякую возможность общения с ним, он перестает вас слышать и он становится вашим врагом", —

сказал Кирилл. По его мнению, такая стратегия приводит к тому, что православные замыкаются в своей среде и образуют "гетто", а задача стоит иная —

"бороться за каждую человеческую душу, как это делали апостолы"» (РИА-Новости).

Это и значит, что весь сонм святых Православной Церкви, говоривших еретикам, что они еретики, делали совсем не то, что нужно было делать, чтобы следовать апостолам.

«…на каких основаниях и почему Православная Церковь вступила в диалог с Католической? Прежде всего, чтобы найти новые пути сосуществования и новые методы взаимодействия. При этом, вступая в диалог, Православная Церковь отказалась от употребления термина “ересь” в отношении католичества. Это вовсе не значит, что с повестки дня снят сам термин “ересь” или сняты те разногласия, которые существуют между православными и католиками. Это значит, что православные наложили мораторий на употребление данного термина на время работы богословской комиссии по православно-католическому диалогу» (митр. Иларион (Алфеев). Православно-католические отношения на современном этапе (лекция в МДАиС в рамках курса «Внешние церковные связи»)).

Что, в свою очередь, означает, что православный экуменизм берется «врачевать церковные разделения», уповая исключительно на собственные силы и средства, потому что Дух Святой, «глаголавший через пророков», по определению, не может говорить на языке «конструктивной неопределенности». И всякий раз, когда иерарх Православной Церкви, духовно роняет себя до использования этой лукавой речи, он делает это исключительно по собственной инициативе и от себя лично. Это предполагает его неверие ни в Промысл Божий, ни в боговдохновенность Вселенских и равночестных им Поместных соборов, Духом Святым отлучавших еретиков и раскольников от Церкви Христовой. Расценивая решения этих святых соборов как «грех христианского разделения», православный экуменизм предлагает вместо этого свое «понимание христианства», а именно, свою гностическую «веротерпимость», свою романтическую «любовь» к инославным. Отказывая в евангельской любви святым отцам Вселенских соборов, отлучивших еретиков, чтобы спасти хотя бы некоторых из них (убоявшихся погибели и покаявшихся), идеолог экуменизма мнит самого себя носителем подлинной Христовой любви, выражающейся... в потакании лжи, в духовном уподоблении ей и, в частности, в говорении с ней на одном амбивалентном языке.

Ярким примером «конструктивной неопределенности» в государственной политике последнего времени стали Минские мирные соглашения 2014-15 гг., которые, по откровенному признанию западных лидеров несколько лет спустя, и не думались ими выполняться, но использовались лишь ради выигрыша времени для вооружения киевского режима. «Такая неопределенность позволила заинтересованным сторонам подписать соглашение “Минск-2” в феврале 2015 года и прекратить полномасштабные боевые действия в регионе. В то время как Москва надеялась, что сможет легитимизировать нынешних правителей сепаратистских “народных республик”, Киев и его союзники планировали восстановить свою власть над этими территориями после получения контроля над восточной границей Украины с Россией» (Троицкий М. Как снизить напряжение между США и Россий). Но, опять же, если в государственной политике это, считай, норма поведения, то есть, обыденность, то в церковной политике такая готовность поступаться своими принципами ради каких-то текущих выгод («снятия напряжения» и «мирного сосуществования», в частности) производит самое отталкивающее впечатление. «Когда желаемые участниками переговоров результаты диаметрально противоположны, им проще демонстрировать приверженность процессу, чем искать четкие решения. В такой ситуации конфликтующим сторонам можно посоветовать не искать полной ясности относительно результатов соглашения и допустить приемлемые различия в его интерпретации. Это значит сделать соглашение конструктивно неопределенным» (Троицкий М. Как снизить напряжение между СМА и Россий). В православном экуменизме подобное «допущение приемлемых различий» и «интерпретаций результатов соглашения» означает вероотступничество или, по крайней мере, первые шаги в этом направлении.

«Что же касается богословского диалога, то он будет развиваться своим путем. Может быть, когда-нибудь он приведет к каким-то результатам, а может и нет. Мы этого сейчас не знаем» (митр. Иларион (Алфеев). Православно-католические отношения на современном этапе).

То есть, куда экуменическая политика приведет нас в будущем, мы сейчас сказать не можем, но клеветать на своих святых, чтобы потрафить раскольникам и еретикам, ради этого «неведомого» мы готовы уже сейчас.

Примеров использования языка «конструктивной неопределенности» в доктринальных документах РПЦ последнего века огромное количество. Их так много, что гораздо труднее найти текст, написанный чистым слогом Ортодоксии, чем текст, пораженной тлением этой гностической диалектики. Что говорит уже о том, что использование лжехристианской речи, конечно же, не проходит бесследно для христианского сознания. Отказ от водительства Духом Святым для христианина равносилен духовной смерти. Если даже это делается только «на время переговоров» с инославными, это накладывает неизгладимый отпечаток на образ мышления православного экумениста, который неосознанно начинает говорить на этом сленге лукавого уже постоянно. Это как сквернословие: каждый матерщинник думает, что это он говорит на грязном языке, когда этого желает, контролируя процесс. А на самом деле, это дух сквернословия использует сквернослова как своего «пророка».

Приведем пример «конструктивной неопределенности» в официальных текстах РПЦ.

«На основании определений этих Соборов [Московского 1656 года и Большого Московского 1667 года] упорствующие последователи старых обрядов были отсечены от Церкви, и образовался раскол, называемый старообрядческим, который вот уже более трехсот лет продолжает составлять предмет глубокой скорби и озабоченности Русской Православной Церкви. <…> Утвердить постановление Патриаршего Священного Синода от 23 (10) апреля 1929 года об упразднении клятв Московского Собора 1656 года и Большого Московского Собора 1667 года, наложенных ими на старые русские обряды и на придерживающихся их православно верующих христиан, и считать эти клятвы, яко не бывшие. Освященный Поместный Собор Русской Православной Церкви любовию объемлет всех свято хранящих древние русские обряды, как членов нашей Святой Церкви, так и именующих себя старообрядцами, но свято исповедующих спасительную православную веру» (Деяние Освященного Поместного Собора Русской Православной Церкви Об отмене клятв на старые обряды и на придерживающихся их. ЖМП. 1971, №6. С.6).

Если старообрядцы вне Святой Церкви (что является традиционной истиной, согласно всем святым Русской Церкви), то они в расколе (что подтверждает этот же документ: «образовался раскол, который продолжает» существовать и доныне). В таком случае в расколе не может быть «святого хранения православной веры», потому что это включает в себя и покорность законной иерархии (если та не нарушает догматы, чего, разумеется, не было в реформе обряда XVII в.). Это очевидное смешение истины и лжи в тексте Деяния собора 1971 означает, что это авторское произведение кого-то из экуменистов РПЦ того времени. Собственно, всякое соборное определение является исповеданием веры какого-то конкретного иерарха или их группы, которое собор только одобряет. Поэтому история Церкви, увы, знает случаи, когда на голосование ставился и принимался текст неправославного содержания (что отменялось последующими соборами, восстанавливавшими истину). Однако особенностью Деяния собора 1971 г. в этом плане является то, что используемый в этом документе экуменический принцип «конструктивной неопределенности» оставляет возможность, в том числе, и для его православного толкования. То есть, традиционного для Русской Церкви дозволения старообрядцам совершать старый обряд в ограде Церкви (в рамках проекта Единоверия, после канонического присоединения раскольника через покаяние и миропомазание). В этом плане двусмысленность экуменического диалекта и рассчитана на то, что его можно использовать и для внутренних, и вне внешних целей, указывая ревнителям чистоты веры (то есть, основной церковной массе) на ортодоксальный фрагмент текста (и отводить критику фундаменталистов), а в диалоге с инославными (раскольниками – в данном случае) делая акцент на компромиссную часть (и под сурдинку совершать различные канонические преступления, вроде совместных молений, богослужений, допущения еретиков и раскольников до Таинств без покаяния).

Дурная привычка нынешнего руководства РПЦ к экуменической политике «конструктивной неопределенности» в настоящее время проявляется в их отношении к новейшему расколу УПЦ (бывшего МП, от принадлежности к которому украинцы отреклись на Феофанийском соборе 2022 г., провозгласив собственную «незалэжность», то есть, самочинную автокефалию, что является каноническим признаком раскола, наряду с прекращением поминовения патриарха Московского и всея Руси). При этом в отношении всех предыдущих украинских расколов (УАПЦ, УПЦ КП, ПЦУ) Московская Патриархия сохраняет канонически бескомпромиссную позицию. А здесь, исходя из стратегии «конструктивной неопределенности», оставляет себе и новым раскольникам широкие возможности для политического маневра.

Таким образом, когда церковная иерархия начинает говорить на двусмысленном языке политической дипломатии, использовать масонскую тактику ведения переговоров, выражает готовность идти на компромиссы, завлекая в свои сети еретиков и раскольников лукавыми формулировками, то это противоестественно. Это так же омерзительно, как использование косметики дамой преклонного возраста. Верным чадам Церкви в такой ситуации остается только плакаться Господу и молить Пресвятую Богородицу защитить их от лукавства своих духовных отцов.

Александр Буздалов