Гностическое «грехопадение» в романе Булгакова

Гностическое «евангелие» Мастера в романе М.Булгакова, помимо прочих (описанных нами ранее), имеет еще и следующую проекцию в основную фабулу произведения, то есть, в роман самого Булгакова.

В кульминации «Мастера и Маргариты» есть сцена «воздаяния» Воланда главной героине за оказанную ее услугу, то есть, «мученическое» исполнение роли «королевы» на его «бале». Так вот, по своему содержанию, в этом эпизоде есть много общего с описанием грехопадения прародителей в Книге Бытия. При этом типично гностическим в изложении Булгакова является положительная авторская оценка этого события, то есть, толкование его не как дьявольского искушения и грехопадения человечества в лице мужчины и женщины, но как, наоборот, оказанного им благодеяния со стороны «мессира».

«Эта мудрость почиталась офитами в форме змея. <...> Ева из праха — та, которую в "Бытии" назовут "матерью всего живого", находится внутри Адама Второго. И теперь, с момента своей первой манифестации ВЛАДЫКА МАНО, непостижимая мудрость, исчезает со сцены действия; он проявит себя только в качестве Шехины, МИЛОСТИ; ибо КОРОНА есть "сокровеннейший Свет изо всех Светов", и, следовательно, субстанция самой тьмы <...> женщина отделяется от своего андрогина и становится отдельной индивидуальностью <...> И Отец и Сын, оба Адама, любят ее красоту; затем следует аллегория искушения и падения. Как в "Каббале", так и в системе офитов Офит и Офиоморфос являются эманациями, символизированными в виде змия, причем первый представляет собою Вечность, Мудрость и Дух (как в халдейском магизме змеепоклонения и доктрины Мудрости старины), а последний — Коварство, Зависть и Материю. И дух и материя — Змии, и Адам Кадмон становится Офитом, который искушает сам себя — мужчину и женщину — вкусить от "Древа Добра и Зла", чтобы научить их тайнам духовной мудрости».[1]

Вынесенная в эпиграф романа Булгакова эта каббалистическая догма в изложении Гете (то есть, вера в то, том, что метафизическое зло является неотъемлемой составляющей единой субстанции бытия, или обратной стороной высшего Добра: «…так кто ж ты, наконец: — Я часть той силы, что вечно хочет зла и вечно совершает благо»). это гностическая «истина» иллюстрируется Булгаковым в сцене архетипического «грехопадения» как эзотерического одаривания человека «познанием» со стороны персонифицированного зла, что, дескать, только в «примитивном» понимании канонических христианин (догматическом учении «официальной» Церкви) представляется «грехом» и «преступлением заповеди», но, на самом деле, есть скрытое «благо», а именно, дарование человеку подлинной «свободы воли», действительное «становление его богом» в этом отношении. Ср.:

«Его [Якоба Бёме] учение о происхождении зла, вызвавшее настоящую бурю, заключает в себе все элементы каббалистической мысли. Он тоже определяет зло как темный и негативный принцип гнева в Боге, хотя и извечно претворяемый в свет в теософском организме Божественной жизни». [2]

Но, поскольку всякий «гнозис» этого рода является «лжеименным» (1Тим 6:20), сделка с дьяволом остается сделкой с дьяволом, грехопадение остается грехопадением, что в описании гностика как мнимого «знатока» тайн духа получает только дополнительное подтверждение.

«…Воланд, обратившись к Маргарите, спросил. — Вы, судя по всему, человек исключительной доброты? Высокоморальный человек?».[3]

Данный вопрос Воланда, обращенный к Маргарите, в романе Булгакова функционально является аналогом наводящих вопросов эдемского змея Еве:

«Змей был хитрее всех зверей полевых, которых создал Господь Бог. И сказал змей жене: подлинно ли сказал Бог: не ешьте ни от какого дерева в раю?» (Быт 3:1).

Цель змея – обольстить жену. Поэтому он говорит ей лестное («вы высокоморальный человек» – в гностическом романе; «вы будете, как боги, знающие добро и зло» – в Книге Бытия (3:5)). Первый ответ Марго, как и первый ответ Евы, – это отражение демонического нападения, решительный отказ принять «комплимент» искусителя.

«И сказала жена змею: плоды с дерев мы можем есть, только плодов дерева, которое среди рая, сказал Бог, не ешьте их и не прикасайтесь к ним, чтобы вам не умереть» (Быт 3:2-3).

«— Нет, — с силой ответила Маргарита, — я знаю, что с вами можно разговаривать только откровенно, и откровенно вам скажу: я легкомысленный человек».

Но «бесовская прелесть» предложенного (завидное положение «человека высокой нравственности», подобного в это отношении Самому Богу) оказывается сильнее под воздействием продолжающихся речей «поклонника».

«И сказал змей жене: нет, не умрёте, но знает Бог, что в день, в который вы вкусите их, откроются глаза ваши, и вы будете, как боги, знающие добро и зло. И увидела жена, что дерево хорошо для пищи, и что оно приятно для глаз и вожделенно, потому что даёт знание» (Быт 3:4-6).

Ева стала видеть вещи глазами дьявола, потому что поверила его лжи, увидев то, чего нет, вернее – то, что возникло в ней (вожделенность греха) вместе с этой верой в ложь. То же самое произошло с Марго, которая не устояла перед дьявольским прилогом, посылом ей подобающей одному Богу «исключительной доброты», и следом исповедовала свою нравственную «мощь», то есть, именно начала ее в себе «видеть и вожделеть».

«Я попросила вас за Фриду только потому, что имела неосторожность подать ей твердую надежду» [еще один атрибут ставшего «как Бог» человека – способность подавать другим «твердую надежду»]. «Она ждет, мессир, она верит в мою мощь. И если она останется обманутой, я попаду в ужасное положение. Я не буду иметь покоя всю жизнь».

Исповедование сатаны — «мессиром» (итал.: messère, фран.: messer — «господин») означает отдание ему чести гностического «господа», «князя мира сего», «высокого иерарха» жизни. Поэтому, как «ставшая богиней добра и зла» Ева в тот же момент духовно умерла, так и осознавшая себя «морально всемогущей» Марго превратилась в ведьму, пребывающую в «бесовской прелести», гностическую «ведунью» вроде Гиппиус, Блаватской или Рерих.

Дальше вечный сюжет грехопадения продолжается. Как Ева увлекает за собой в пропасть погибели своего Адама, так Елена Рерих увлекает в бездну гностического «богообщения» с «Вознесенным Владыкой» («Бодхисатвой») своего «мастера» Николая Рериха, а Марго – своего «любовника».

«…и взяла плодов его и ела; и дала также мужу своему, и он ел. И открылись глаза у них обоих» (Быт 3:6-7).

«— Я хочу, чтобы мне сейчас же, сию секунду, вернули моего любовника, мастера,— сказала Маргарита, и лицо ее исказилось судорогой.  [Воланд] — Дай-ка, рыцарь, этому человеку чего-нибудь выпить. — Маргарита упрашивала мастера дрожащим голосом: — Выпей, выпей. Ты боишься? Нет, нет, верь мне, что тебе помогут. <…> Больной взял стакан и выпил то, что было в нем, но рука его дрогнула, и опустевший стакан разбился у его ног. — К счастью! К счастью! — зашептал» [зашипел змей] «Коровьев Маргарите, — смотрите, он уже приходит в себя. Действительно, взор больного стал уже не так дик и беспокоен».

«Действительно» здесь — это и есть авторская ремарка, теософская оценка происходящего самого Булгакова. Зелье, предложенное дьяволом, как плоды с древа познания добра и зла, «действительно» исцелили «душевнобольного» Мастера (Адама) от той первозданной «неполноценности», в которой его сотворил гностический «демиург» (Бог Ветхого Завета, Творец всего «видимого и невидимого»).

«— Но это ты, Марго? — спросил лунный гость. — Не сомневайся, это я, — ответила Маргарита. — Еще! — приказал Воланд. — После того как мастер осушил второй стакан, его глаза стали живыми и осмысленными. — Ну вот, это другое дело, — сказал Воланд, прищуриваясь, — теперь поговорим».

«Осмысленные глаза» гностического «мастера» после распития напитков в гостях у Воланда в романе Булгакова — это же самое, что «открытие третьего (всевидящего) ока» у Адама после вкушения с древа познания добра и зла. После чего и начинается его немолчный «разговор» с «мессиром», его диалог длиною в жизнь с «князем мира сего», которому он оказывается запродан, как говорится, со всеми своими потрохами.

Потому что в объективной реальности, или по законам гностического безумия, все оказывается не тем, чем кажется: «знание» (гнозис) здесь является невежеством, «истина» – ложью, «высокая нравственность» – аморальностью, «свобода» – безысходным рабством, «духовное развитие» – «свободным падением» в бездну, «жизнь» – смертью… Где сам Булгаков (гностик, сознавший свое «мастерство», свою духовную «посвященность») – лишь одна из всемирно-знаменитых жертв этой духовной шизофрении.

«Другая сторона [грехопадения] <...> выражена в словах Бога: "Смотри! Адам стал, как один из нас". Следовательно, это не лживое заверение змия, Бог подтверждает истину его слов».[4]

Александр Буздалов