Христианство в зазеркалье модернизма

Архимандрит Савва (Мажуко) – один из ведущих авторов портала «Православие и мир», ресурса, известного своей ярко выраженной модернистской направленностью, в самом названии которого выражена концепция церковной секуляризации, адаптированной к современности версии православия, московского «аджорнаменто» (итальян.: aggiornamento, обновление)… Поэтому публикации данного автора носят характер не только практики православного модернизма, но и его теории, то есть идеологии «актуального христианства», «обмирщенного православия».

о. Савва (Мажуко)

Так, один из программных тезисов «православного аджорнаменто» формулируется им следующим образом:

«Православие не может быть завершено, не может быть загнано в жесткие рамки законченной системы» (архим. Савва (Мажуко). Постное письмо №9. Христианство без анафемы).

Это, безусловно, само кредо православного модернизма. Поэтому это звучит как один из членов «символа веры» Лютера, и, одновременно, по духу напоминает фразу «Мы требуем, а не просим», которую в романе Достоевского скандировали незадачливые мошенники (предтечи «сыновей лейтенанта Шмидта»), пытавшиеся «отжать» у князя Мышкина часть наследства.

Отчего же, спрашивается, лайт-православие «не может быть завершено и загнано в жесткие рамки»? – Оттого что «не может быть завершена и не может быть загнана в жесткие рамки» какой бы то ни было «системы» сама душа модерниста, беспокойная мысль религиозного авангардиста. «Православие» же здесь – это то, что называется «объективация», когда чему-то сугубо субъективному, существующему исключительно в сознании человека (не совсем здравого духовного, как правило), придается форма чего-то реального, существующего в объективном мире. Другой термин для обозначения этого идеологического приема – это «сублимация», когда та же объективация осуществляется с элементами идеализации, с целью легализации какого-то психологического контрафакта софиста, например, каких-то нераскаянных смертных грехов, каких-то «вытесненных в подкорку» неприглядных пристрастий, поэтому они и «вылезают с другого бока» как «идеалы», в данном случае – как тезисы религиозного модернизма о том, каковым должно быть «истинное православие». Поэтому для описания богословского модернизма мы также используем термин «неогностицизм», потому что сущность гностицизма это как раз религиозная софистика; лжеименное духовное знание («гносис»); мистический солипсизм под личиной христианства; неверие, принявшее форму церковной реформы; миролюбие под маской богопочитания; гуманизм в овечьей шкуре возрождения духа «древней церкви» и т.д. Ср.:

«Здесь (у греческих софистов V в. до н.э.) на первый план выступила человеческая жизнь и человеческая личность с их бесконечным хаосом и пестротой, с их непостоянством, далеким от космического величия (классики). Однако и эта человеческая жизнь со всем своим хаосом и непостоянством продолжает у софистов трактоваться как объективная реальность, в которой они чрезвычайно заинтересованы, на которую они никак не могут налюбоваться и с которой ведут постоянную художественную игру» (Лосев А.Ф. История античной эстетики. Софисты. Сократ. Платон. М., «АСТ», 2000. С.53).

Такая объективация-сублимация и является основным занятием гностика-модерниста. Новый гностицизм (как и древний) софистически подменяет значение всех христианских терминов на квазихристианские (гностические), которые «мирские», «ветхие», плотские, душевные, посюсторонние, одним словом, греховные, по своей сути.

«Если мы называем Торжеством Православия победу восточного христианства, то в чем же она состоит? …имеет хождение версия о “малом стаде”, задача которого хранить истину, причем –только хранить, потому что добавить к тому, что сказали отцы уже нечего… Праздник Торжества Православия стал знаменем охранителей. Это идеология законченности Православия, его завершенности…» (архим. Савва (Мажуко). Постное письмо №9).

Соответственно, гностическое «торжество православия» – это, наоборот, торжество непрерывного обновления как разрушения Церкви.

Отсюда культ будущего в модернизме как культ нераздельной истории мира и Церкви, которая должна длиться еще века и тысячелетия, «ныне и присно и во веки веков», потому что именно этого по-настоящему и желает сердце нового гностика, а не чего-то другого.

«Апостол Павел был пророком, и я верю, что гимн из послания к Евреям [11:33-38] – пророческий. Он и про иудейских пророков и мучеников, и про египетских монахов, и про печерских затворников, и про русских юродивых, и про новомучеников нашей земли. Но не только о них.  Этот гимн о тех неведомых святых и мудрецах, которые придут после нас, когда, может быть, умрёт последний носитель русской речи и в неизвестной нам сейчас стране, среди неродившегося ещё народа проснётся неведомая юная империя, которая будет знать взлёты и падения, войны, расцвет искусства и научные прорывы и много другого, чему нет пока даже названия. И эта империя состарится, и рядом с ней созреют другие, молодые» (архим. Савва (Мажуко). Постное письмо №9).

Действительно, св. ап. Павел в указанном фрагменте прославлял не только ветхозаветных праведников, но и пророчествовал о будущей Церкви. Но в том-то и дело, что этот грядущий для него духовный расцвет Православия – для нас уже историческое прошлое… Это же так очевидно для трезвого взгляда на состояние современного христианина (в лице самого архимандрита с мандатом модернизма, например).

«Один из моих любимых стихов книги Притч звучит так: “В злохудожну душу не внидет премудрость и не будут обитать в теле, порабощенном греху” (Прем. 1:4). Так будет по-славянски. По-русски “злохудожную душу” нарекли “лукавой”. В латинском тексте душа стала “дурноволящей” – malivolam animam. Славянский тут ближе греческому оригиналу “какотехнон псюхэн”: “како-технон” – словно дурная техника, злое искусство, извращенное художество. Изощренность во зле отпугивает Божию премудрость» (архим. Савва (Мажуко). Постное письмо №13. Монахи и поэты).

Но поскольку гностическое неоправославие это буквально христианство-наоборот, православие-навыворот, поэтому лучшего определения для внутреннего мира самого модерниста, чем «злохудожная душа», не найти, потому что, опять же, все это очень точное описание его софистического (иррационального, адогматического, экзальтированного) сознания. Падший (ветхий) разум гностика порождает богословски неопределенные, двусмысленные тексты с помощью своего злого искусства религиозной подмены, спекуляции, софистики именно потому, что он сам по себе «дурноволящий», лукавый, духовно извращенный.

«Когда святитель Григорий Палама взялся защищать исихазм, самому исихазму было уже более тысячи лет. Эта традиция родилась вместе с монашеством, хранилась монахами, бережно передавалась от старца к ученику. А что такое исихазм? Объяснить очень сложно. Однако именно из-за этой загадочной практики афонских монахов в далеком четырнадцатом веке разгорелся нешуточный богословский спор, каждая из сторон которого обвиняла противника в ереси» (архим. Савва (Мажуко). Постное письмо №13. Монахи и поэты).

От кого же святитель Григорий защищал исихазм? – От «латинствующих» варлаамитов, которые пытались насадить на православном Востоке латинское учение о благодати – в рамках подготовки богословской почвы для «восстановления единства церквей» (как это лукаво называется в неоправославии, или для унии, как это называлось во времена св. Паламы и вообще в Христианстве), о чем упоминает здесь же сам архим. Савва: «Враги афонских подвижников смеялись над ними, выставляли их шутами, ссылались на мудрейшего Аквината», то есть на отца латинской догматики Фому Аквинского… Между тем буквально в предыдущей своей публикации на «Правмире» тот же архимандрит утверждал противоположное:  «католиков, кстати, мы и еретиками назвать не можем, – нет соборного решения о еретичности католицизма, просто нет…» (архим. Савва (Мажуко). Молитва с инославными – когда жизнь сложнее правил).  Против чего же тогда восставал святитель Григорий, инициировавший Константинопольские соборы 1331-1341 гг. для осуждения ссылавшихся на Аквината варлаамитов?

«Святый Григорий Палама есть один из великих подвижников благочестия Христианского, учителей и ревностных защитников Греческой церкви в борьбе ея с папизмом за православие и за свою самостоятельность. …его непоколебимая ревность по православию против Западной церкви, не уступающие ревности Фотия и Михаила Келуллария…» (игумен Модест (Стрельбицкий), магистр Киевской духовной академии. «Святый Григорий Палама, митрополит Солунский, поборник Православного учения о Фаворском свете и о действиях Божиих». Цит. по изд.: Киев, типография Антона Гаммершмида, 1860).

А нужен этот очередной фортель софистического злохудожества, еще один «какотехнон псюхэн» неоправославному архимандриту для того, чтобы «объективировать» антиканоническую молитву новых гностиков с «инославными». Отчего же, спрашивается, приспичило модернисту злостно попирать Апостольские правила и каноны Вселенских соборов? – А все по той же причине страстного миролюбия, неверия в Бога и веры в Человека. Ради мира с миром (в лице «инославных») приходится и святые соборы, осудившие именно те ереси, с носителями которых неоправославный совместно молится, похулить как внесшие «греховные христианские разделения» («Например, есть католики, которых, кстати, мы и еретиками назвать не можем, – нет соборного решения о еретичности католицизма, просто нет, – но и совершать вместе литургию мы тоже не дерзаем, поскольку раны, наносимые Церкви нашими совместными усилиями, заживают веками»). Получается, святой Григорий Палама самим своим «восстанием» и «нанес Церкви раны совместно» с варлаамитами (которые, на самом деле, аквинаты)… Поэтому паламитский (ортодоксальный)  «аргумент “пусть принимают нашу веру и тогда молятся” не работает» в неоправославии. «Работает» же здесь (приносит плоды гностического всеединства) только методика «открытости» миру вообще и инославию (ереси), в частности.

«Мы, взрослые люди, слишком хорошо знаем, что жизнь куда сложнее любых правил (канонов и догматов Церкви. – А.Б.)… Мир стал слишком тесным. Нам никуда не спрятаться друг от друга. Наши жизни и молитвы переплелись, и слава Богу! Тот, кто собственные страхи и болезненное недоверие маскирует за древними канонами, вряд ли подходит на роль хранителя Предания» (архим. Савва (Мажуко). Молитва с инославными – когда жизнь сложнее правил).

Но мы, славу Богу, уже выяснили, кто здесь, на самом деле, «болезненно недоверует», за что это прячет и чем маскирует. «Мир стал слишком тесным», поэтому «новое православие» стало таким широким… Это снова демонстрирует нам до какой степени в религии неогностицизма все по-другому, все не так, как в Христианстве. Новое «православие» и «мир» настолько «переплелись», что новым «христианам» и еретикам уже «не жить друг без друга», как любовникам в советской песне… Поэтому «хранить предание» в этом «христианстве без анафем» значит непрерывно предавать Христа, отлучать Его Самого от своей экуменической «церкви», продавать Его миру за дешевую дружбу с ним и похоть к нему.

Иными словами, речь у богослова-софиста идет, опять-таки, о своем, неогностическом «предании», а не о Предании Церкви. Ведь известно, что Священный Синод Константинополя в 1054 г. предал анафеме папистов в том числе за «Филиокве». Константинопольские соборы XIV в. отлучили варлаамитов как аквинатов. Неоправославие не только отрицает это («нет соборного решения о еретичности католицизма»), но даже предлагает заимствовать ново-католический опыт радикальной секуляризации («Должна быть проговорена концепция обновления… монашеской жизни… Есть замечательный текст, которым можно было бы смело пользоваться как подсказкой – “Декрет об обновлении монашеской жизни”, принятый Вторым Ватиканским собором» (архим. Савва (Мажуко). О положении монашества, или конец триумфа). Церковь осудила софиологию прот. Сергия Булгакова как ересь. «Православие с человеческим лицом» не признает и это. «Протоиерей Сергий Булгаков – человек, который нашей Церковью оставлен впрок, недопонят. Однажды священнику Павлу Флоренскому приснился маленький человек в черном, который объяснил ему тексты Булгакова. Вот так же и нам нужен такой человек, который расскажет о Булгакове» (архим. Савва (Мажуко). Страсть к жизни нужно беречь). Вот на этом гностическом «предании», неотъемлемой частью которого являются астральные «люди в черном», и осуществляет свое «домостроительство» новая религия «страсти к жизни».

Александр Буздалов