Богословские «хиты» Дарьи Донцовой

Фото: журнал «Фома». Иллюстрация к публикации «Чего боится Дарья Донцова»

Журнал «Фома» предлагает своим читателям

«несколько сильных цитат из беседы писательницы Дарьи Донцовой с Владимиром Легойдой в программе “Парсуна” на телеканале “Спас”» (Фома.ру).

Обращают на себя внимание две первые из них, видимо, являющиеся самыми убойными богословскими «хитами», по мнению редакции.

«Знаете, чего я боюсь? Что вот умру, предстану перед Господом, а Он на меня посмотрит и заплачет. И ужас вот этого плачущего из-за меня Господа, Который не может меня спасти по моей же вине, — вот это, наверное, самое страшное, что может быть в жизни. Меня это сейчас останавливает, ограждает от очень многих вещей, которые я могла бы, наверное, сделать, если бы я не боялась этих вот слез Господних».

И вторая цитата того же содержания, как пояснение первой, или автокомментарий.

«Я не боюсь, что Он меня накажет. Я боюсь, что я Его огорчу» (Фома.ру).

Перед нами яркий пример того характерного извращения богословского сознания, который К. Леонтьев называл «розовым христианством», то есть, романтизированным лжехристианством Достоевского и Толстого. «За последнее время стали распространяться у нас проповедники того особого рода одностороннего христианства, которое можно позволить себе назвать христианством “сантиментальным” или “розовым”. Этот оттенок христианства очень многим знаком; эта своего рода как бы “ересь”, не формулированная, не совокупившаяся в организованную еретическую общину, весьма, однако, распространена у нас теперь в образованном классе. Об одном умалчивать, другое игнорировать, третье отвергать совершенно; иного стыдиться и признавать святым и божественным только то, что наиболее приближается к чуждым Православию понятиям европейского утилитарного прогресса, – вот черты того христианства, которому служат теперь, нередко и бессознательно, многие русские люди…» (Леонтьев К. Страх Божий и любовь к человечеству. По поводу рассказа гр. Л.Н. Толстого «Чем люди живы?» / Полн. собр. соч. и писем. В 12 т. Т.9. СПб., «Владимир Даль», 2014. С.166). «Славные традиции» отечественного беллетристического неогностицизма (религиозного либертарианства) и продолжает в наши дни писательница Дарья Донцова.

Суть этого ложного богословского знания заключается в том, что особенности первого Пришествия Спасителя спекулятивно переносятся на Второе. Если в первый раз Господь приходит «в подобии зрака раба» (Фес 2:7), чтобы «призвать грешников к покаянию» (Мф 9:13), о погибели которых Он, действительно, порой плачет по Своему человечеству (Ин 11:35), то во втором Пришествии Он приходит исключительно как Судия, чтобы «воздать каждому по делам его» (Мф 16:27). Об этом Легойда и Донцова должны были знать из церковного Символа веры: «и паки грядущаго со славою судити живым и мертвым». И тогда («во славе») Он точно ни плакать, ни огорчаться уже не будет. Здесь рыдать и сокрушаться будут уже только сами нераскаявшиеся грешники (Мф 8:12). А частный суд Христа-Вседержителя (суд души после смерти) – это не что иное, как первое слушание Страшного суда для каждого. Поэтому бояться надо именно того, что Христос-Бог тебя на этом Суде накажет, а не того, что ты Его огорчишь. Потому что ничего страшнее этого не бывает. «И не бойтесь убивающих тело, души же не могущих убить; а бойтесь более Того, Кто может и душу и тело погубить в геенне» (Мф 10:28). Размыванием этого страха Божьего как первой добродетели Христианства, разбавлением его своими лжеэстетическими сантиментами и занимаются эти суесловы.

Но поскольку «нравственный монизм» (и «розовое христианство» вообще) усилиями Достоевского и его последователей сделался, считай, официальной доктриной РПЦ, эта ересь проповедуется теперь на центральном церковном канале. В подтверждение чего Достоевскому 07.07.2023 был открыт памятник в Оптиной пустыни, где ровно 145 лет назад писатель вместе с Вл. Соловьевым, по свидетельству очевидцев, имел богословский диспут с преп. Амвросием как раз по поводу «гнусного догмата» вечных мук. Компромиссным результатом этой полемики стало почвенническое учение о нравственной природе адских мук, вложенное в последнем романе Достоевского в уста лжестарца Зосимы.

«Мыслю: “Что есть ад?” Рассуждаю так: “Страдание о том, что нельзя уже более любить”… Таковой, уже отшедший с земли, видит и лоно Авраамово и беседует с Авраамом, как в притче о богатом и Лазаре нам указано, и рай созерцает, и ко Господу восходить может, но именно тем-то и мучается, что ко Господу взойдет он, не любивший, соприкоснется со с любившими любовью их пренебрегший… Говорят о пламени адском материальном: не исследую тайну сию и страшусь, но мыслю, что если б и был пламень материальный, то воистину обрадовались бы ему, ибо, мечтаю так, в мучении материальном хоть на миг позабылась бы ими страшнейшая сего мука духовная» (Достоевский Ф. Братья Карамазовы. Кн.6, гл.III / Д.,XIV,292-293).

Нечто подобное мы имеем и в случае Дарьи Донцовой. И там, и тут «нравственная» сторона догмата превалирует над «юридической». Сама идея божественного воздаяния разумному творению со стороны Творца, само понятие Бога как Судии человека подвергается отрицанию или, как минимум, сомнению. «Плач» Воскресшего Спасителя, или Христа во славе, это слезы сострадания к грешнику как духовно больному, а не духовному преступнику. Это делает процедуру суда как вынесения приговора морально затруднительной для Христа. Поэтому подспудно это означает «давление на жалость» на «Вашу честь» со стороны обвиняемого, не желающего исправляться и потому вынуждающего Бога любить и принимать человека «таким, каков он есть». В романе Достоевского такой эсхатологический аспект (или тот же самый богословский «хит») тоже присутствует.

«И вот пораженная и плачущая Богоматерь падает пред престолом Божиим и просит всем во аде помилования, всем, которых она видела там, без различия. Разговор ее с Богом колоссально интересен. Она умоляет, она не отходит, и когда Бог указывает ей на прогвожденные руки и ноги ее Сына и спрашивает: как Я прощу его мучителей, — то она велит всем святым, всем мученикам, всем ангелам и архангелам пасть вместе с нею и молить о помиловании всех без разбора. Кончается тем, что она вымаливает у Бога остановку мук на всякий год от великой пятницы до троицына дня» (Достоевский Ф. Братья Карамазовы. Кн.5, гл.V / Д.,XIV,225).

У Донцовой, по сути, то же самое: «заканчивается тем», что она заставляет Бога плакать, а значит, уже не быть способным судить слишком строго. Еще одной процедурой почвеннического «обезвреживания» церковной эсхатологии в «Братьях Карамазовых» является Легенда о Великом инквизиторе, где рисуется картина «внепланового» пришествия Спасителя на землю во все том же «зраке раба», то есть, лишенного Своей божественной власти со стороны Достоевского как религиозного вольнодумца и богословского революционера.

Александр Буздалов