«Идеал содомский»

Рафаэль Санти, Сикстинская мадонна (1512-1513), фрагмент. Холст, масло, Дрезденская картинная галерея.

«Идеал содомский» противопоставляется Достоевским «идеалу Мадонны» в монологе Дмитрия Карамазова («Братья «Карамазовы», ч.1, гл.3). Судя по контексту, определение «содомский» используется писателем для обозначения половой извращенности вообще, а не конкретно содомии, или гомосексуализма. Тема однополой любви в творчестве Достоевского присутствует (и то полунамеком) только в раннем незаконченном романе «Неточка Незванова» (из-за чего он даже попал недавно в список книг, запрещенных к распространению на «Мегамаркете» по признаку пропаганды ЛГБТ-сообществ) и полностью отсутствует в биографических сведениях о самом писателе. Чего не скажешь, например, о его весьма вероятном опыте педофилии, о чем имеются косвенные свидетельства двух лиц (Тургенева и Вискатова в пересказе Страхова в письме Толстому 1883 г.), а также двух героев (Свидригайлова и Ставрогина), которых Достоевский наделяет этой чертой. В этом значении (полового распутства в широком смысле) мы и будем говорить об идеологии, стоящей за идиомой «идеал содомский».

По своей структуре, выражение является оксюмороном, поскольку в нем парадоксально соединены противоположности: совершенное и ущербное, прекрасное и безобразное, высокое и низкое. В отличие от оппозиционного ему выражения «идеал Мадонны», в котором такое противоречие отсутствует. По логике вещей, у Содома идеала быть не должно, потому что идеал предполагает отсроченное или даже недостижимое воплощение, долгое и трудное приближение к нему; в то время как цели Содома требуют реализации здесь и сейчас или в ближайшем будущем. Как мы уже выяснили, Достоевский использует библейский образ города греха для обозначения половой распущенности и всяческого разврата. Соответственно, «идеал Содома» – это ярко выраженное сладострастие, или то же самое, что теперь называется «секс-символом». Например, Мэрилин Монро с ее подбрасываемым ветром подолом платья; или Элвис Пресли со своим культовым танцем чреслами – вот подходящие иллюстрации идеологемы «идеал Содома». Иначе говоря, слово «идеал» здесь выполняют функцию сублимации, окультуривая низменную страсть, романтизируя либидо. Сказать «идеал содомский» – все равно что назвать «ренессансом педерастии» легализацию однополых браков в Греции, снова ставшую языческой. И, тем не менее, это делается Достоевским осознанно и безо всякой иронии.

«…иной, высший даже сердцем человек и с умом высоким, начинает с идеала Мадонны, а кончает идеалом содомским»,

или даже одновременно нося их в своем «широком» сердце:

«еще страшнее, что уже с идеалом содомским в душе не отрицает и идеала Мадонны, и горит от него сердце его и воистину, воистину горит, как и в юные беспорочные годы» (Достоевский Ф. Братья Карамазовы. Ч.1, кн.3, III / Д.,XIV,100).

«Человек с высшим сердцем» здесь –это, разумеется, сам Федор Михайлович, художественным образом описывающий свою внутреннюю жизнь. Поэтому эти противоположные идеалы,  «борющиеся в сердце человека», не могущего выбрать один из двух, нуждаются в примирении, а именно, в «диалектическом синтезе» по гегельянскому принципу «единства и борьбы противоположностей». Поэтому так же, как другой секс-символ современности американская певица Мадонна, будучи типичным «идеалом содомским», берет себе творческий псевдоним идеала противоположного содержания (целомудрия, девственной чистоты); или как Александр Пушкин называет своих блудных сожительниц «гением чистой красоты» и «моею богородицей»; подобным образом поступает и Фёдор Достоевский, соединяющий в своем «высоком сердце» эти два идеала и наделяющий этой эксклюзивной «двойственностью», или «широтой», своих героев. Причем, не только отрицательных (Версилова, Ставрогина, Ивана Карамазова), но и положительных, в частности, князя Мышкина, который проделывает у Достоевского ту же сублимацию с Настасьей Филипповной, красота которой, одновременно, является сладострастной и духовно-нравственной.

«…вы страдали и из такого ада чистая вышли» (Достоевский Ф. Идиот. Ч.1, гл. XV).

Однако Достоевский в своей гностической карикатуре на Христианство идет еще дальше, и концепт Идеала Содома оказывается у него в непосредственной связи с концептом Спасающей Мир Красоты.

«…у него оттого такие игривые мысли, что он теперь влюблен. Господа, князь влюблен; давеча, только что он вошел, я в этом убедился. Не краснейте, князь, мне вас жалко станет. Какая красота спасет мир? <…> Вы ревностный христианин? Коля говорит, вы сами себя называете христианином» (Достоевский Ф Идиот. Ч.3, гл.V / Д.,VIII, 317).

«В содоме ли красота? Верь, что в содоме-то она и сидит для огромного большинства людей» (Достоевский Ф. Братья Карамазовы. Ч.1, кн.3, III).

Если не только для «высшего сердцем человека» (самого одухотворенного и близко стоящему к Христу из людей своего времени), но и для большинства красота в Содоме, то, значит, это является онтологически легитимным, потому что большинство в философии почвенничества как неогегельянства не может заблуждаться каким-то непоправимым и роковым образом. Большинство в теогонии всеединства – это текущее состояние эволюционирующего «Мирового духа», последовательно восходящего к стадии «Богочеловечества», или состоянию «я Христа» (Д.,ХХ,174). Поэтому если этому зачаточному «божеству», или эмбриональному «Христу» на стадии «генетического роста», что-то ошибочно представляется идеальным, или прекрасным (что одно и то же) и потому вожделенным, то это оправдано, в этом нет ничего страшного или необратимого как в издержках роста не закончившего свое развитие молодого организма.

«Затем наступает время переходное, то есть дальнейшее развитие, то есть цивилизация. (Цивилизация есть время переходное.) В этом дальнейшем развитии наступает феномен [болезненное состояние], новый факт, которого никому не миновать, это развитие личного сознания и отрицание непосредственных идей и законов (авторитетных, патриархальных, законов масс). Человек как личность всегда в этом состоянии своего общегенетического роста становился во враждебное, отрицательное отношение к авторитетному закону масс и вcex. Терял поэтому всегда веру и в бога» (Достоевский Ф. Социализм и христианство. Записная тетрадь 1864-1865 гг. / Д.,ХХ,192).

Это, как говорится, законные заблуждения юности, если человеку и человечеству желанным в данный момент представляется нечто объективно низменное и безобразное, а подлинный Идеал (Приснодева и Христос) не вызывает пока интереса в сознании, не достигшем еще того уровня духовно-нравственного развития, когда видение вещей становится адекватным их природе. «Иисус Христос» достиг бесстрастия Идеального Человека путем «нравственного самосовершенствования» (своего собственного и многих поколений своих потомков), а Федор Достоевский еще не достиг, хотя и обогнал (в самосознании) всех своих современников, так что возлюбил «идеал Христа» наравне с «идеалом Содома» (тогда как другие и на это пока способны, один только Содом и лелеют в сердце). 

«В чем идеал? Достигнуть полного могущества сознания и развития, вполне сознать свое я — и отдать это всё самовольно для всех. В самом деле: что станет делать лучшего человек, всё получивший, всё сознавший и всемогущий?» (Достоевский Ф. Социализм и христианство. Записная тетрадь 1864-1865 гг. / Д.,ХХ,192).

Поэтому «идеал Содома» и «идеал Христа» («Мадонны»), в конечном счете, у Достоевского это одно и то же, только на разных этапах становления. Как «Великий Грешник» (Д.,IX,125-139) есть потенциальный «Христос», так «Содом» есть недоразвитая «Мадонна». Особенно ярко это проявляется в образах Мармеладовой и Раскольникова, блудницы и разбойника, восходящих на свои «голгофы», чтобы достичь состояния «Мадонны» и «Христа».  

«…проститутка становится для Достоевского образом Богоматери. Иконой для него стал человек. В глубине человека нужно увидеть Богоматерь. А Раскольников у него Христос! В романе это отчетливо прописано. Помните конец письма матери Раскольникова? “Молишься ли ты Богу, Родя, по-прежнему и веришь ли в благость Творца и Искупителя нашего? Боюсь я, в сердце своем, не посетило ли и тебя новейшее модное безверие? Если так, то я за тебя молюсь. Вспомни, милый, как еще в детстве своем, при жизни твоего отца, ты лепетал молитвы свои у меня на коленях и как мы все тогда были счастливы!” Перед нами – Богоматерь с Младенцем. Вот, оказывается, кто Раскольников по заданию» (Касаткина Т.А. Интервью журналу «Христианское слово», 2012, № 2. Ч. 1).

Поэтому и в образе другой блудницы – Настасьи Филипповны – провидческому взору «Князя-Христа» (Д.,IX,246, 249, 253) как резонеру Достоевского видится потенциальная «Мадонна», которая должна народиться, как бабочка из кокона необходимых для этого «нравственных страданий», т.е. мучительного переживания своей текущей порочности.

«Идея романа. Православное воззрение. В чем есть православие. Нет счастья в комфорте, покупается счастье страданием. Таков закон пашей планеты, но это непосредственное сознание, чувствуемое житейским процессом, — есть такая великая радость, за которую можно заплатить годами страдания. Человек не родится для счастья. Человек заслуживает свое счастье, и всегда страданием. Тут нет никакой несправедливости, ибо жизненное знание и сознание (т. е. непосредственно чувствуемое телом и духом, т. е. жизненным всем процессом) приобретается опытом pro и contra, которое нужно перетащить на себе» (Достоевский Ф. Преступление и наказание. Рукописные редакции / Д.,VII,154-155).

Так и духовная красота (нравственная идеальность) достигается безобразием страстей, святость – грехом, целомудрие – вакханалией, через которые каждому на земле необходимо пройти, чтобы осознать их тленность и самому (вольно и сознательно) сделать выбор в пользу идеала духа.

«Тем кончались всякие цивилизации. В Европе, например, где развитие цивилизации дошло до крайних пределов, то есть до крайних пределов развития лица, — вера в бога в личностях пала.) Это состояние, то есть распадение масс на личности, иначе цивилизация, есть состояние болезненное. Потеря живой идеи о богетому свидетельствует. Второе свидетельство, что это есть болезнь, есть то, что человек в этом состоянии чувствует себя плохо, тоскует, теряет источник живой жизни, не знает непосредственных ощущений и всё сознает. Если б не указано было человеку в этом его состоянии цели — мне кажется, он бы с ума сошел всем человечеством. Указан Христос. (№. Ни один атеист, оспоривавший божественное происхождение Христа, не отрицал того, что ОН — идеал человечества. Последнее слово — Ренан. Это очень замечательно.) В чем закон этого идеала? Возвращение в непосредственность, в массу, но свободное и даже не по воле, не по разуму, не по сознанию, а по непосредственному ужасно сильному, непобедимому ощущению, что это ужасно хорошо» (Достоевский Ф. Социализм и христианство. Записная тетрадь 1864-1865 гг. / Д.,ХХ,192).

Греховная цивилизация Содома есть состояние «общегенетического роста» грядущего «Богочеловечества». Эстафету диалектического гностицизма  от Достоевского принял Владимир Соловьев:

«Отсюда виден великий смысл отрицательного западного развития, великое назначение западной цивилизации. Она представляет полное и последовательное отпадение человеческих природных сил от божественного начала, исключительное самоутверждение их, стремление на самих себе основать здание вселенской культуры. Через несостоятельность и роковой неуспех этого стремления является самоотрицание, самоотрицание же приводит к свободному воссоединению с божественным началом» (Соловьев  В. Чтения о Богочеловечестве. Чтение первое / Соловьев В.С. Соч. в двух томах. М., «Правда», 1989. Т.2. С.15).

Поэтому если в Священном Писании такие «цивилизации» попаляются небесным огнем вместе со всеми жителями как носителями духовной заразы (Быт 19:4-11), то в гностической религии всеединства это простительные ошибки, которые сама цивилизация исправит в ходе своего естественного развития вплоть до «воссоединения с божественным началом».

«Социализм есть последнее, крайнее до идеала развитие личности, а не норма, то есть сознательно развитые единицы личностей, в высшей степени, соединенные тоже в высшей степени во имя красоты идеала, и дойдет до убеждения, сколько разумного, столько и всем человеком (то есть самого непосредственного) — что самое высшее распоряжение собой — это пожертвовать даже собой. Патриархальность было состояние первобытное. Цивилизация — среднее, переходное. Христианство — третья и последняя степень человека, но тут кончается развитие, достигается идеал» (Достоевский Ф. Социализм и христианство. Записная тетрадь 1864-1865 гг. / Д.,ХХ,193-194).

Поэтому и «Содом» (или западная цивилизация – в нашем случае) есть одна из вех диалектического развития и, рано или поздно, «дойдет до красоты идеала», до стадии «Мадонны», или «Христа». Потому что других богов и судей, кроме самого Человека (его совести, его разума и воли, его нравственного чувства) в религиозном мире Достоевского нет.

«Бог есть идея человечества собирательного, массы, всех» (Достоевский Ф. Социализм и христианство. Записная тетрадь 1864-1865 гг. / Д.,ХХ,191).

«Да для чего вам непременно Бог, ведь вам же говорит совесть страданием вашим. Потом уверуете и в Бога» (Достоевский Ф. Бесы. Подготовительные материалы / Д.,XI,193).

«Бог» религии всеединства исторически рождается в ходе «нравственного развития» «всечеловеческого духа», как это было с «Христом» Достоевского как «православного» гегельянца. Поэтому и «Мадонны», по его замыслу, должны «нравственно вырастать» из бывших блудниц, Мармеладовой и Настасьи Филипповны, в частности.

Логическим завершением этого процесса «развития» должен будет стать приход Антихриста, в котором все эти демонические карикатуры на Христианство достигнут своего апогея. Чтобы быть окончательным воплощением «содомского идеала», Антихрист должен будет затмить собой все предыдущие «секс-символы». И это вполне вероятно. Возможно, он не только сядет в храме как лжемессия, но будет и проводить там что-то вроде языческих религиозных оргий по принципу «черной мессы». То есть, Антихристу может быть свойствен половой гигантизм, и он как «жених» будет натуральным образом становиться «одним телом» со всеми членами своей антицеркви как со своими «невестами», что станет высшей формой извращения как такового. Подобные тенденции мы можем уже воочию наблюдать в эволюции западных ересей, где происходит стремительная реабилитация и «воцерковление» содомии. «Апостол, очевидно, говорит о том отступлении, которое совершится в последние дни, пред вторым пришествием Господа (аще не приидет отступление прежде, и открыется человек беззакония, сын погибели (2Фес 2:3)). <…> Об этом поминает он в других посланиях. В первом послании к святому Тимофею пишет он: Дух же явственне глаголет, яко в последняя времена отступят нецыи от веры, внемлюще духовом лестчим и учением бесовским (1Тим. 4:1). Похоже на это у него 2Тим. 3:1; и у святого Петра 2-е послание 3:3. <…> По этим удостоверениям рисуется в голове очень неутешительная картина нравственно-религиозного состояния людей в последнее время. <…> И все такие будут присвоять себе имя христиан. <…> Человек беззакония — пребеззаконный, пропитанный беззаконием, сущность которого — беззаконие. Беззаконно родится, беззаконно будет жить, сам беззаконствуя и расширяя беззаконие всюду, в беззаконии и погибнет. Он будет полное осуществление беззакония, и ничего в нем не будет, кроме беззакония. Не одно только богоборство будет отличать его, хотя оно будет очевиднее всего, а всякий грех. <…> Фраза сын погибели может означать и крайнее развращение <…> В Апокалипсисе говорится об образе зверином. Не его ли всюду поставят в храмах? Само собою разумеется, что если он произведет широкое отступление от христианства, то заберет с христианами и храмы. Как в них после сего оставаться христианскому строю и чину неуместно будет, то заведут что-либо новое, по духу нового бога. И тут первое место будет занимать то, чем будет означаться восседание антихриста в храме» (свт. Феофан Затворник. Толкования посланий Апостола Павла к Солунянам, к Филимону, к Евреям / М., «Правило веры», 2005. С.389-398). 

Александр Буздалов