В гробнице Левиафана

Существует, на первый взгляд, неочевидная параллель между отношением к останкам Ленина со стороны представителей «православного социализма (или сталинизма)» и отношением к «екатеринбургским останкам» (согласно следственной экспертизе государственных органов РФ, принадлежащим членам царской семьи) со стороны представителей православного монархизма. Как первые выступают категорически против захоронения тела вождя большевиков, мотивируя это политической нецелесообразностью, тем самым, свидетельствуя, что интересы государства для них важнее церковных канонов, так вторые в дискуссии Русской Церкви и российского государства о судьбе останков царской семьи выступают на стороне государства, а не Церкви, поддерживают правительственную версию, отчасти сложившуюся из соображений той же политической конъюнктуры. Более того, «обретение царских мощей» (кремированных и полностью уничтоженных, согласно версии следствия 1918-1919 гг., в результате чего в Русской Церкви уже сложилась особая традиция почитания царственных страстотерпцев), впервые понадобилось еще советскому правительству, вступавшему в международные отношения и нуждавшегося в создании имиджа цивилизованного государства. «…в рамках разрядки "международной напряженности" и установления более тесных связей со странами Запада, руководители СССР могли, решив уничтожить Ипатьевский дом в Екатеринбурге, чтобы предать забвению это место кровавого преступления, в то же время, приветствовать находку "общественностью", "интеллигенцией" "царской" могилы для символического торжественного "перезахоронения" с приглашением глав иностранных держав и Королевских домов» (Бойко-Великий В.В. Операция советских спецорганов по нахождению фальшивой «царской могилы» в 1976–1991 годах. М., «Русский Издательский Центр», 2023).

Наконец, в лице А. Д. Степанова, главного редактора «Русской Народной Линии», идеологическое сходство восприятия останков последнего русского царя и первого главы Совнаркома обретает персонификацию, потому что позиция Степанова как представителя «православного сталинизма» в отношении «екатеринбургских останков» неожиданно совпадает с позицией православных цезарепапистов (как его антагонистов по большинству других вопросов), сводясь к тому же примату российского государства над Русской Церковью. Поэтому если русскому правительству или русскому кесарю (в любой его исторической форме) для его политических нужд понадобился культ останков кого-то из предыдущих кесарей, идеологическая поддержка со стороны редакционной политики РНЛ ему обеспечена. В этом и заключается диалектическое «единство русской истории», как называет это сам Степанов. Т.е., чьи бы останки ни были найдены в «святой русской земле», если правящая партия скажет «надо», они сделаются «царскими мощами» в государственной идеологии. И именно последним обстоятельством можно объяснить совпадение позиции по преимуществу «левацкого» «православного сталинизма» по вопросу «екатеринбургских останков» с позицией ультраправых православных монархистов.

«Останки Царственных Мучеников были обретены на старой Коптяковской дороге сначала лично Рябовым и Авдониным, потом, по их заявлению, Прокуратурой Свердловской области в июле 1991 года» (протоиерей Владимир Переслегин. Почему беснуются противники признания Царских останков?).

Церковно-славянская идиома «обретение мощей» означает действие Промысла в отношении Церкви. Мощи впервые или вновь обретаются Церковью как то, что принадлежит ей по праву, но было утрачено или сокрыто естественными условиями ее земного существования. Отсутствие у Церкви возможностей для генетической и прочей достоверной научной экспертизы, впервые ставшей доступной только во второй половине ХХ века для государственных структур с большими финансовыми затратами, делает чудесное дарование Богом святых мощей для их церковного почитания единственным способом их обретения. Соответственно, выражение «обретение останков мучеников Прокуратурой», по своей лингвистической структуре, означает, что сакральное значение придается деятельности государственной организации. Тем более что Церковью мощи царских мучеников пока еще не обретены и неизвестно, будут ли обретены вообще: Русская Православная Церковь до сих пор не признает «екатеринбургские останки» в качестве принадлежащих царской семье, имея на то основания, которые она считает весомыми. «Решение Государственной комиссии об идентификации найденных под Екатеринбургом останков как принадлежащих Семье Императора Николая II вызвало серьезные сомнения, и даже противостояния в Церкви и в обществе. <...> Когда будут сняты все сомнения относительно "екатеринбургских останков" и исчезнут основания для смущения и противостояния в обществе, следует вернуться к окончательному решению вопроса о месте их захоронения» (Заседание Священного Синода от 9 июня 1998 года). Поэтому, почитая эти останки как святые мощи, православные монархисты совершают самочинные действия, наделяя государство церковной функцией (в данном случае – «обретения мощей»), что, в свою очередь, полностью укладывается в логику отношений российского государства и Церкви в синодальный период. Как Романовы провозгласили себя «главою» Русской Церкви и ее «крайней Судией», так продолжающие хранить верность беззаконию этого «православного цезарепапизма» церковные монархисты теперь ставят заключения «Обер»-прокуратуры и Государственной комиссии выше решений Синода РПЦ. Потому что «екатеринбургские останки» были захоронены в Петропавловской крепости Санкт-Петербурга в 1998 г. как останки царя Николая и членов его семьи исключительно по решению Правительства России без согласия и участия священноначалия Московского Патриархата и с отпеванием по чину известных одному только Богу усопших.

Как Петр превратил Российскую Церковь в один из инструментов своей государственной политики, сделав ее частью госаппарата, так Сталин в пятилетку «православного социализма» (1943-1948 гг.), по сути, реставрировал ее в этом же самом качестве, причем буквально с той же практической внешне-политической целью «выхода к проливам», и в этом смысле, опять-таки, продемонстрировав «единство русской истории», возродив «исконно-русскую» традицию цезарепапизма как «патологической воли к власти» в терминах Романа Вершилло как идеолога цезарепапизма. Потому что воля Романых к власти в Российской Церкви не менее патологична, чем воля Ульяновых-Джугашвилей к власти в российском государстве. Поэтому в почитании «мощей кесаря» в том и другом случае просматривается общая подоплека квазирелигиозного восприятия государства, заменяющего «ветхому человеку» духовную жизнь, которой в Христианстве является только церковная жизнь. «Православие, Самодержавие, Народность» – триумвират верховных ценностей «Русской Народной Линии» – это не что иное, как превращенные (в результате «исторического развития») формы масонских «Свободы. Равенства и Братства», потому что диалектическое «единство русской истории» в том и заключается, что во что бы исторически ни превратилась или во что бы ни выродилась каждая из «верховных» идеологем, она всегда будет играть роль «православия» и выполнять функцию «самодержавия», источником которых здесь является сама «народность», т.е. сама человеческая природа, будь то природа этноса или природа национального государства, или государства определенного типа власти и т.д. И даже если подлинность «обретенных Прокуратурой Свердловской области царских останков» в дальнейшем будет признана самой Русской Церковью, то априори осуществляемое поклонение им православных монархистов говорит о том, что это происходит здесь совсем из других соображений, которые во многом сродни политически-гностическому фетишизму «православных социалистов», тоже не представляющих себе жизни без «мумии фараона» своей империи, погибшей, но всегда возрождающейся, как феникс из пепла, в новом обличье. И в этом плане фраза «обретение мощей прокуратурой Свердловской области» в устах православного монархизма звучит как феномен одного порядка с выражением «явление ангела Сталину в 41-м советском году» в идеологии «православного социализма», а именно, как химера политической теологии. 

При этом вероятность того, что найденные под Екатеринбургом в 1991 г. останки действительно принадлежат царской семье, на наш взгляд, равна 99,9 процентам, или тому проценту, который установлен в ходе многолетних исследований Прокуратурой и СК РФ. РПЦ же до последнего сопротивляется этому факту, прежде всего, потому, что Церкви всегда тяжело признать ошибочность своей уже сложившейся традиции (в данном случае – общего мнения о судьбе останков царственных страстотерпцев, «безвозвратно потерянных» – в том числе – по свидетельству прозорливых старцев, которые «по определению» не могут заблуждаться).

Продолжением аналогии является и тот символический факт, что проводивший идентификацию «обретенных останков» прокурор-криминалист и следователь по особо важным делам В.Н. Соловьев в свое время вел дело и о покушении Фанни Каплан на В.И. Ленина («Юридические «заковыки» «Царского дела»»), что в коммунистической мифологии тоже можно классифицировать как «ритуальное убийство верховного понтифика», ввиду его дальнейшей смерти в результате последствий этого покушения. Тогда как с точки зрения прокуратуры, эти убийства одинаково политические и, соответственно, останки жертв этих преступлений для процедуры следствия ничем не отличаются друг от друга. «Ритуальными» же эти преступления и эти «мощи» становятся только в сознании представителей указанных идеологий.

Таким образом, намеченная нами параллель между «православным сталинизмом» и православным монархизмом заключается в их общем цезарепапизме как примате государства над Церковью, светского над Духовным, земного над Небесным. Как первые насущно нуждаются в «отце народов» как замене «царя-батюшки» (которого им необходимо «воцерковить» хотя бы посмертно и с помощью самой сказочной мифологии) и других элементах имперского антуража (создающего иллюзию легитимного перехода власти от Романовых к Джуганашвили, а не захвата ее путем революционного переворота), так и православному монархизму необходимо делать свои не менее фантастические умозаключения в отношении последнего русского царя и синодального периода церковного управления, либо отрицая юридическую силу отречения «главы Церкви» от престола, либо признавая его, но толкуя это как апокалиптическое событие, потому что без «Императора Всея Руси» ни государство, ни Церковь в России, ни сам этот мир в их сознании уже не могут существовать. Откуда и следует вывод, что царские останки здесь являются не столько мощами святого как объектом канонического церковного почитания, сколько именно «мощами кесаря» как предметом идолопоклонства, или извращением политической теологии.

Александр Буздалов