«Потерянный рай» Достоевского

Евгений Миронов в роли «Человека, достигшего Брахмана...»

В переписке совсем еще молодых братьев Достоевских уже в полный голос звучат те мировоззренческие клише отечественных интеллектуалов эпохи романтизма, которые в дальнейшем станут идеологией журнала «Время» как общественной трибуны избранного ими направления философской мысли (так называемого «почвенничества»). Ультрамодные гегельянство и шеллингианство всецело владели тогда умами «правого крыла» общественного сознания, в то время как в «левом» безраздельно властвовали позитивистско-материалистические и революционно-социалистические течения того же западноевропейской вольнодумства. И никакой другой альтернативы панентеизму «немецкой классической» философии всеединства, кроме нарождающегося в их же лоне атеизма, не было. «Христианство», которое почвенническое «братство» противопоставило социализму, сохраняло в себе все основные нарративы общеевропейского гностицизма эпохи модерна.

«…видеть одну жесткую оболочку, под которой томится вселенная, знать, что одного взрыва воли достаточно разбить ее и слиться с вечностию, знать и быть как последнее из созданий... ужасно! Как малодушен человек!» (Достоевский Ф.М. – Достоевскому М.М. 09.08.1838 / Д., XXVIII(1), 50).

Все видеть, все понимать – и не мочь осуществить осязаемый всеми фибрами души «идеал» и «внутренний потенциал» исключительно по причине личного малодушия... В чем и выражалась «европремудрость» панентеизма: одновременная для человека имманентность и трансцендентность «божественного», «вечного», «абсолютного», «идеального». Здесь же приводится перечень авторов и их сочинений, которые совокупно сообщили неокрепшему уму Достоевского такие познания о человеке и его назначении: «весь Гофман», Гете, Бальзак, Гюго и другие

«произведения ума вселенной! Не дух времени, но целые тысячелетия приготовили бореньем своим такую развязку в душе человека» (Достоевский Ф.М. – Достоевскому М.Ф. 09.08.1838 / Д., XXVIII(1), 51).

То есть, в лучшем случае это было «христианство» в духе романтизма, а в худшем – просто каббала, перетолкованная в терминологии «трансцедентального идеализма». «Достаточность одного» титанического усилия воли каждой персонификации «Мирового Ума» (или «Абсолюта») для того, чтобы преодолеть гнет грубой вещественности этого мира и «слиться» с «божественным началом» как его духовной первоосновой – вот общий знаменатель всех религиозных утопий той эпохи: от масонства до «философии общего дела» Федорова. И почвенничество Достоевских не только не было исключением из этого правила, но даже вполне осознавало свою вторичность в этом отношении.

«…если как-нибудь в состоянии мне переслать не официально, то пришли непременно Гегеля, в особенности Гегелеву “Историю философии”. С этим вся моя будущность соединена!» (Достоевский Ф.М. – Достоевскому М.М. 30 января—22 февраля 1854 / Д.,XXVIII,173).

Т.е. ничего православного как такового, святоотеческого и катехизического, в «православии» Достоевского никогда не было, так же как не было ничего апостольского в «христианстве» Гегеля и Шеллинга, которые столь же активно спекулировали христианской терминологией в собственной откровенно неоплатонической и неогностической философии.

«Рядом с событием смешения языка во всей религиозной истории можно поставить лишь одно событие — это временное восстановление единства языка в день Пятидесятницы; в этот день начинается великий путь христианства, призванного познанием единого Истинного Бога вновь связать в единство весь человеческий род» (Шеллинг В. Введение в философию мифологии / Шеллинг В.Ф.И. Сочинения в двух томах. М., Мысль», 1980. Т.2. С.250).

Просто, как во всякой ереси или секте, «христианство» истолковывалось экзегетами «абсолютного идеализма» с собственной колокольни, а именно, исключительно как средство достижения своего навязчивого «единства всего со всем». То же самое значение имеют все формально христианские термины, которые использует почвенник Достоевский («православие», «Христос», «Бог» и т.д.): они полностью лишены евангельского, апостольского, церковно-догматического содержания. Тем поразительнее упорство (если, конечно, это не то ж самое богословское невежество), с которым дипломированные исследователи наследия Достоевского продолжают его «воцерковлять» и «канонизировать» как «православного писателя» и мыслителя.

«Вот эта “жесткая оболочка”, настолько болезненно им в этот момент ощущаемая, и будет много позже описана Достоевским как “закон личности на земле”. Он опознает постепенно эту жесткую оболочку не как покрывающую всю вселенную, отделившую материю от духа, а как сковавшую  личность оболочку “я”. То есть — не как изъян творения (что могло бы быть основанием для соотнесения мировоззрения Достоевского с манихейством и гностицизмом), а как следствие грехопадения» (Касаткина Т. Богословие Достоевского: описание изнутри / Богословие Достоевского. М., изд.-во ИМЛИ РАН, 2021. С.163).

И это несмотря на то, что нет никаких текстологических оснований для соотнесения заявленных Достоевским идеологем с ортодоксальным богословием, в то время как оснований для соотнесения их с неогностической философией всеединства столько же, сколько страниц в его собрании сочинений.

Взять хотя бы заявленное «грехопадение»: если в Христианстве – это беззаконие твари в отношении своего Творца как Судии («Блаженны, чьи беззакония прощены и чьи грехи покрыты. Блажен человек, которому Господь не вменит греха» (Рим 4:7-8)), то в религии всеединства «грехопадение» вообще онтологически легитимно, будучи следствием и средством духовно-нравственной эволюции человека, или необходимым условием его персональной «теогонии» , или личного «слития с вечностью».

«Итак, мы можем сказать: такова вечная история свободы человека — он выходит из состояния безучастности, в котором он пребывает в первые годы своей жизни, и достигает света сознания вообще, или, точнее, для него начинает существовать добро и зло» (Гегель Г.В.Ф. Философия религии в двух томах. Цит. изд. Т.1. С.423).

История мира в этой религиозной доктрине всегда имеет один и тот же «догматический» сюжет в той или иной его вариации: неполноценность или незаконченность первоначальной «плеромы» (как тот самый «гностический изъян творения»); затем распад или утрата этого единства (мифическое «грехопадение» Библии), запускающие процесс «диалектического развития» как восполнения изначальной незавершенности путем творческой «свободы воли» каждого образовавшегося индивидуума; и, наконец, их повторное соединение «воедино», но уже осознанное и добровольное, и поэтому в качественно лучшем и более стабильном состоянии «единого целого». И, несомненно, приверженность курсу этого «гнозиса» оставалась неизменной до последних дней жизни обоих братьев «почвенников».

«Когда человек живет массами (в первобытных патриархальных общинах, о которых остались предания) — то человек живет непосредственно. Затем наступает время переходное, то есть дальнейшее развитие, то есть цивилизация. (Цивилизация есть время переходное.) В этом дальнейшем развитии наступает феномен, новый факт, которого никому не миновать, это развитие личного сознания и отрицание непосредственных идей и законов (авторитетных, патриархальных, законов масс). Человек как личность всегда в этом состоянии своего общегенетического роста становился во враждебное, отрицательное отношение к авторитетному закону масс и вcex. Терял поэтому всегда веру и в бога» (Достоевский Ф. Социализм и христианство. Записная тетрадь 1864-1865 гг. / Д.,XX,191-192)..

Как мы видим, «закон личности на земле» у Достоевского означает именно неогегельянскую диалектику развития посредством опыта «грехопадения», неотвратимо ведущего Человека Разумного к «нравственному самосовершенствованию». То же самое – в духовном завещании мыслителя потомкам («Пушкинской» речи):

«А нравственные идеи только одни: все основаны на идее личного абсолютного самосовершенствования впереди, в идеале…» (Достоевский Ф. Дневник писателя. 1880, август, гл.3,III / Д.,XXV,164).

По этой причине в религии всеединства нет другого «бога» (в отношении которого можно было согрешить), кроме становящегося им в результате последовательного духовного возрастания человечества. «Жительство массами» здесь – это гностический эрзац «Эдема», а «грехопадение», соответственно, это преступление против этого «священного» всеединства.

 «Поди на перекресток, поклонись народу, поцелуй землю, потому что ты и пред ней согрешил, и скажи всему миру вслух: „Я убийца!"» (Достоевский Ф. Преступление и наказание. Ч.6, гл. VIII / Д., VI, 405).

Но во всем есть и хорошая сторона. «Оторваться от народа (бога)» – значит, встать на путь духовного обогащения, опытного познания «добра и зла» и «свободного выбора» добра, что, в конечном счете, принесет процент и самому «потерянному раю» (всеединству) первобытно-общинной «патриархальности», куда блудный отщепенец вернется более «развитой личностью» и, тем самым, вольет свежую кровь в святыню всечеловеческого братства.

«…ибо в божественной истории нет прошлого, нет случайного. Если существовавший некогда рай потерян, то независимо от того, как это произошло, это — случайность, произвол, извне вторгшийся в божественную жизнь. То обстоятельство, что рай потерян, свидетельствует о том, что он не есть абсолютно существенное состояние. Истинно божественное, отвечающее своему определению, не теряется, оно вечно и устойчиво в себе и для себя. Скорее следует рассматривать как божественную необходимость утрату рая, и в необходимости своего исчезновения этот данный в представлении рай низводится до момента божественной тотальности, который не есть абсолютно истинное» (Гегель Г.В.Ф. Философия религии в двух томах. М., «Мысль», 1976. Т.1. С.423-424).

«Грех» в «эзотерическом» панентеизме – это лишь нарушение законов существования собственной природы в ее идеальности как имманентной божественности. «Грехопадение» в «тайной доктрине» всеединства – это лишь «переходное» состояние в процессе «дальнейшего развития личного сознания», где нигилизм в отношении всего «патриархального» и идеального суть законные «издержки роста».

«…для того чтобы достичь возвращения к себе, духовное должно на своем пути пройти через свое бесконечное раздвоение и завоевать примирение; это примирение не существует изначально, и истинное единство может быть обретено лишь посредством отъединения от своей непосредственности» (Гегель Г.В.Ф. Философия религии в двух томах. Цит. изд. Т.1. С.424).

Соответственно, и «Христос» в такой «религии для посвященных» – это высшая ступень «общегенетического роста» человеческой личности на пути становления «богочеловечества», Идеал коллективной Личности, или идеального Коллектива Свободных Личностей.

«Если б не указано было человеку в этом его состоянии» [условного «грехопадения»] «цели – мне кажется, он бы с ума сошел всем человечеством. Указан Христос. <…> Человек возвращается в массу, в непосредственную жизнь, следовательно, в естественное состояние, но как? Не авторитетно, а, напротив, в высшей степени самовольно и сознательно. Ясно, что это высшее самоволие есть в то же время высшее отречение от своей воли. В том моя воля, чтоб не иметь воли, ибо идеал прекрасен» (Достоевский Ф. Социализм и христианство. Записная тетрадь 1864-1865 гг. / Д.,XX,192).

Что и означает «одним взрывом воли разбить жесткую оболочку» эмпирического человека, сковавшую внутреннего «сына божия» и «слиться с вечностию» (внутренним божественным Идеалом). Стало быть, без «самоволия грехопадения» необходимого «скачка» личного сознания не произойдет, и «Великий Грешник» не сможет достичь «высшей степени самоволия» как состояния «Я Христа».

«На земле человек в состоянии переходном <…> человек переродится по законам природы в другую натуру <…> Сам Христос проповедовал, что будет до конца борьба и развитие <…> человек стремится преобразиться в я Христа как в свой идеал <…> Синтетическая натура Христа изумительна. Ведь это натура Бога, значит, Христос есть отражение Бога на земле» (Достоевский Ф. Записная книжка 1863-1864 гг. / Д.,XX, 173-174).

Таков жизненный путь Раскольникова и Мармеладовой как «Адама и Евы» почвенничества: через «законное» преступление («необходимое» убийство и блуд за-ради личного духовного роста) и «голгофу» нравственных страданий по этому поводу – к сверхчеловеческому измерению личной воли, достижению христоподобного масштаба личности на каторге и совершению «великих подвигов» после «самовоскрешения».

В совокупности же это и есть романтический неогностицизм на «русской почве», широко тиражированная диалектика «лжеименного знания», ускоренный курс становления любого желающего «богочеловеком» путем «нравственного самосовершенствования».

«Одна сторона, согласно которой точка зрения раздвоения не должна остаться, выражена в том, что совершено преступление, нечто, чего не должно быть, что не должно оставаться. Так, в Библии сказано, что змий своей ложью соблазнил человека. Здесь высокомерие свободы есть та точка зрения, которой не должно быть. Другая сторона, согласно которой эта точка зрения должна быть, поскольку в ней содержится источник исцеления, выражена в словах бога: “Смотри! Адам стал, как один из нас”. Следовательно, это не лживое заверение змия, бог подтверждает истину его слов. Этого, однако, обычно не замечают, об этом не говорят» (Гегель Г.В.Ф. Философия религии в двух томах. Цит. изд. Т.1. С.423).

То есть, в лучших традициях теософии сатана у Гегеля (а значит, и у всех гегельянцев, в том числе – русских-народных) – это альтернативный «мессия» человеческого рода. Отсюда и долженствование недолжного, легализация нелегитимного, узаконивание беззаконного, оправдание преступного, сакрализация греховного и т.п. характерные симптомы крайне заразного духовного заболевания, или этой «мудрости» от лукавого, указывающие на инфернальный источник этой «духовности» (или «бесовской прелести» – в богословских терминах).

«Человек, сделавший себя таким образом длящимся Брахманом, получает теперь такое значение, с которым мы познакомились раньше на примере колдунов; считается, что такой человек завоевал абсолютное могущество над природой и что он есть это могущество» (Гегель Г.В.Ф. Философия религии в двух томах. Цит. изд. Т.1. С.508). 

Образцово-показательными примерами таких героев духа, «сделавших себя сущими Брахманами», является все художественные «христы» Достоевского, вроде князя Мышкина, Зосимы и Алеши Карамазова.

«В чем идеал? Достигнуть полного могущества сознания и развития, вполне сознать свое я — и отдать это всё самовольно для всех. В самом деле: что станет делать лучшего человек, всё получивший, всё сознавший и всемогущий?» (Достоевский Ф. Социализм и христианство. Записная тетрадь 1864-1865 гг. / Д.,XX,192).

В таком случае многочисленные современные авторы с научными степенями, а то и в священном сане, называющие оккультную по духу религиозную философия Достоевского «православием» и «богословием», пишущие и публикующие целые тома в качестве доказательства этой абсолютной лжи, тем самым, сами оказываются апостолами той же апокалиптической религии, призванные теми же голосами из астрала: «Приготовьте пути антихристу, прямыми сделайте стези ему».

Александр Буздалов