«Платоновская академия» «православного богословия»

Одной из ложных идей религиозной философии Романа Вершилло, которую он выдает за христианскую, хотя она отнюдь не такова, но скорее языческая по духу, является убеждение в том, что подлинное богословие уже невозможно в Церкви.

«…мы сегодня не можем богословствовать, потому что не можем отрешиться от оригинальности» (Вершилло Р. В Христианском вероучении нет нерешенных вопросов).

А если могли бы «отрешиться от оригинальности», получается, могли бы и богословствовать. Иными словами, возможность или невозможность богословия зависит от самого человека, который настолько испортился «в эпоху Отступления» (термин Вершилло), что способность эту безвозвратно утратил.

Псевдохристианское содержание этой мысли заключается в том, что, согласно Апостолу, богословие – это один даров Святого Духа, а не естественная способность человеческого разума. Ибо «каждому дается проявление Духа на пользу» [всей Церкви]. «Одному дается Духом слово мудрости, другому слово знания, тем же Духом; иному вера, тем же Духом; иному дары исцелений, тем же Духом; иному чудотворения, иному пророчество, иному различение духов, иному разные языки, иному истолкование языков. Все же сие производит один и тот же Дух, разделяя каждому особо, как Ему угодно» (1Кор 12:7-11). Потому что «Дух дышит, где хочет», и когда хочет. И поэтому «голос Его слышишь, а не знаешь, откуда приходит и куда уходит» (Ин 3:8). В этом плане ни один человек никогда и «не мог богословствовать», поэтому язычество не знало богословия, но знало только квазирелигиозную философию, которую Апостол называет «лжеименным знанием» (1Тим 6:20) и [так называемой] «мудростью мира сего» (1 Кор 19-20). «…потому что немудрое Божие премудрее человеков, и немощное Божие сильнее человеков. Посмотрите, братия, кто вы, призванные: не много [из вас] мудрых по плоти, не много сильных, не много благородных; но Бог избрал немудрое мира, чтобы посрамить мудрых, и немощное мира избрал Бог, чтобы посрамить сильное; и незнатное мира и уничиженное и ничего не значащее избрал Бог, чтобы упразднить значащее, — для того, чтобы никакая плоть не хвалилась пред Богом» (1Кор 25-29). Истина дается Церкви в божественном Откровении Священного Писания, а богословие исторически формируется, когда появляются ереси как, опять же, ложные толкования Писания. И тогда Дух дает Своим «сынам по благодати» соответствующие дары «различения духов», «мудрого слова» и «истолкования». И поэтому «когда приведут вас в синагоги, к начальствам и властям, не заботьтесь, как или что отвечать, или что говорить, ибо Святый Дух научит вас в тот час, что должно говорить» (Лк 12:11-12).

Следовательно, «в эпоху Отступления» как ренессанса древних ересей и массового возникновения на их основе новых необходимость в богословии, наоборот, должна быть как никогда актуальна для Церкви. Но даже если бы это было не так, если конец истории, действительно, уже приблизился настолько, что тотальное апокалиптическое падение в заблуждение и ложь попущено некогда христианской цивилизации в качестве наказания за грехи и поэтому засилье ересей должно оставаться безответным со стороны Святой Церкви (ибо «и пророчества прекратятся, и языки умолкнут, и знание упразднится» (1Кор 13:8)), то решать это в апостольском Христианстве все равно Одному только Главе Церкви Христу-Богу со Отцом и Святым Духом. Но никак не религиозному мыслителю путем оценки «внутреннего богословского потенциала» современного человека. Потому что «имманентные возможности» богословия, повторим, всегда одни и те же для человека Церкви. Ибо отличие Церкви от «мира сего» в том и состоит, что здесь «не может человек ничего принимать [на] [себя], если не будет дано ему с неба» (Ин 3:27). Поэтому запрещать богословствовать можно только Самому Духу Истины: дескать, «не дыши» Своею благодатью, «где хочешь» и когда хочешь...

И здесь еще очевиднее становится псевдохристианский характер подобной идеологии, ее неоплатонический характер. Как пелагиане расценивали благодать вложенный в саму природу человеческой души, схожим образом понимает и толкует «истину» идеолог «православного антимодернизма», т.е. как нечто уже принадлежащее человеку по естеству, то, чем он обладает в самом себе в качестве некоей потенции, или энтелехии, и если не может раскрыть ее должным образом, то только сам в этом виноват, ибо все дары Духа уже подарены ему: сначала – в момент сотворения его души в идеальном состоянии «порядка», а затем обновленные или усиленные «помощью благодати» в книгах Священного Писания.

«Все ответы в Христианстве уже даны в учении Спасителя, которое нам благовествовали Апостолы» (Вершилло Р. В Христианском вероучении нет нерешенных вопросов).

Что снова напоминает учение пелагиан о «законе и учении» как другой «естественной» форме «благодати», которую человек получил в необходимой для спасении мере и которой должен только захотеть распорядиться должным образом, приложить духовные усилия для раскрытия полученного знания. Как мы уже отмечали, принцип подобной экзегезы заключается в деизме: никакой актуальной «помощи» от Духа, на самом деле, ждать не нужно, благодать подается не для каждого конкретного духовного подвига (в частности, как первым христианам – для благовествования в синагогах, согласно процитированному фрагменту Евангелия от Луки), но раз и навсегда дана при сотворении души в ее природных силах, во врожденных ей идеях и в даровании Священного Писания в качестве напоминая последних. «Прежде всего, величайшим даром Божиим человеку, величайшею благодатию, пелагиане называли богоподобные свойства человеческой природы, главным образом разум и свободную волю. “Благодать Божию, пишет Августин, пелагиане полагают в том, что Бог так устроил и создал человеческую природу, что она чрез собственную волю может исполнять закон Божий, будет ли это от природы написанный в сердце закон, или же письменно данный” [Epist. 175, H. 2, inter August.] <…> Пелагиане учили, что “с помощию благодати мы легче исполняем то, что должны исполнять свободным решением” [De grat. Chr. n.n. 8,30; Cf. Epist. 186, n. 10; Epist ad Demetr. c. 29. Op. Imp. II. 198.]. Это облегчение достигается тем, что божественное откровение просвещает человека в понимании того, что он забывает и извращает вследствие дурных примеров, хотя и может понимать в силу естественного нравственного закона. Так, Пелагий, сказав, что “благодать мы полагаем не в законе только и учении, но и в помощи Божией”, разъясняет далее, в чем состоит эта помощь: “ибо Бог помогает нам чрез свое учение и откровение (per doctrinam et revelationem suam), открывая очи сердца нашего…” [De grat. Chr. n. 8.]. Итак, по Пелагию, человек чрез свободное решение может исполнить волю Божию, но он легче может достигнуть этого, если вспомоществуется благодатию откровения» (свящ. Александр Кремлевский. История пелагианства и пелагианская доктрина. Казань, лито-типография Императорского университета, 1898. С.231-233).  

Помимо пелагианской психологии и гносеологии, идеологический прецедент объяснения Романа Вершилло законов «истинного богословия» можно увидеть также в легендарном учении Платона о знании как «припоминании» (греч. «анάмнесис») того, чем душа уже обладает в себе по своей идеальной природе (или естественному «порядку в душе человека» – в терминах Вершилло).

«Еще только начав понимать что-либо, мы уже поняли. <…> Начав веровать, уже верую. Здесь не может идти речи о дальнейшем углублении в тайну веры, потому что эта вера уже есть благодатное действие внутреннего просвещения. Эти знания уже даны, и, обратив на них внимание, нельзя сказать, что их не знаешь. Но есть также и углубление, развитие, рост. Это уже учеба, которая, в свою очередь, совершается не без содействия благодати» (Вершилло Р. В Христианском вероучении нет нерешенных вопросов).

Поэтому даже «православный» штамп «содействия благодати» здесь звучит по-пелагиански, т.е. как не более чем отдание должного добродетели «смиренномудрия», оставление, дескать, места участию и Господа Бога в духовной жизни, в данном случае – в автономной, по сути, богословской эпистемологии. Потому что если главное знание уже дано во всем своем объеме, к которому фактически ничего нельзя добавить, если «внутреннее благодатное просвещения» уже совершилось однажды, одним словом, если премудрая и всеведущая душа человеческая сотворена Богом в совершенном состоянии, то развитие всех вложенных в нее божественной благодатью потенций, это тоже процесс чисто «внутренне-просветительский», где стоит только «захотеть и начать» – и, считай, ты уже всем обладаешь, потому что как это и так уже все в тебе есть, в мифической «глубине души».

«Следовательно, у человека, который не знает того, чего может не знать, есть верные понятия о том, чего он не знает… И теперь они вдруг порождаются у него как сновидение. Если же кто–нибудь начнет часто и различным образом спрашивать его о том самом предмете, то согласись, что, наконец, он, без всякого сомнения, будет знать о нем ничем не хуже другого… Поэтому будет знать, не учась ни у кого, а только отвечая на вопросы, т.е. почерпнет знание в самом себе…  Когда истина сущего всегда находится у нас в душе, то не бессмертна ли душа, так что, не зная теперь, т.е. не припомнив чего–нибудь, ты должен смело решиться исследовать и припоминать» (Платон. Менон. 85b—86b / Лосев А.Ф. Очерки античного символизма и мифологии. М., «Мысль», 1993. С.446-447).

Отсюда – фирменная платоническая «диалектика» этой философии, заявленной как «православная». Т.е. (объективно) потому что одни тезисы нашего мыслителя (евангельские и церковно-догматические) элементарно отрицают другие (платонические и вообще классически-эллинистические). Поэтому всему этому «любомудрию» нужно придать вид понятной только для посвященных «высоко-научности», одним словом, «классической» софистики. И если Христос прямо запрещает Своим ученикам подобную «диалектику» как способ мышления «от лукавого» (Мф 5:37), то в идеологии «православного платонизма» это, наоборот, является высшей формой интеллектуальной добродетели.

«В этой двойственности: “удивляюсь, но не сомневаюсь”, “размышляю, но не разрушаю” – сама суть знания. Ведь знание – это процесс, но и не процесс. Размышление, очевидно, является движением мысли, но в каждой стадии оно полно и дает неделимое знание» (Вершилло Р. В Христианском вероучении нет нерешенных вопросов).

Такие вот чисто «божественные» атрибуты «сложности в простоте» и «единства в множественности», которыми обладает субстанция человеческой души по своей природе «не от мира сего».

«Сократ не учил догматически, а только задавал вопросы так, чтобы в душе собеседников рождалась истина. Задавая вопросы, Сократ неизменно обнаруживал, что все люди знают одно и то же, самое существенное и основное… <...>. То, что является самым важным, невозможно внушить человеку. Но и не нужно внушать, потому что он уже его знает. Где-то здесь находится предел, положенный антимодернистскому методу» (Вершилло Р. Сократический метод).

В таком случае и Писание – это не столько внушение сокровенного знания, сколько напоминание о том, чем человеческая душа, или «разумное сознание» (термин Вершилло), априори обладает как врожденными «догматами».

Отсюда – уже прямые оппозиции с апостольским Христианством в гносеологии Вершилло. Если у Апостола «надлежит быть и разномыслиям между вами, дабы открылись между вами искусные» (1Кор 11:19), что означает, что на явленные в Церкви богословские заблуждения и лжеучения обязательно последует реакция Духа Истины, который найдет Себе глашатаев (потому что в следующей главе Послания, собственно, и говорится, о дарах Духа); то у Вершилло,

«конечно, и сегодня у православных людей могут возникать вопросы, но надо хорошо поразмыслить о том, что такое вопрос. Вопроса не должно быть, а тем не менее он есть. Не значит ли это, что в каждом вопросе скрыта ошибка? Да, вопрос есть признак неверия и болезни. Это единая болезнь мысли и слова. <…> поскольку, уже задав вопрос, увидев проблему, мы тут же имеем ответ. Удивиться вопросу, увидеть проблему – значит решить задачу» (Вершилло Р. В Христианском вероучении нет нерешенных вопросов).

Т.е. буквально наоборот: то, чему «надлежит быть» в Церкви, согласно Апостолу («разномыслиям», или «вопросам»), того «не должно быть» в параллельном мире «антимодерниского гнозиса». Поэтому и ответы на эти «вопросы» приходят здесь не от реального сверхъестественного действия Духа Истины (на «содействие» Которого здесь периодически ссылаются ради красного словца), но от самого удивившегося, который, «по законам диалектического развития» (или – в терминах античной философии – космогонии), суть «два в одном»: и болящий, и лечащий, и вопрошающий, и ответствующий, и еще-лишь-ищущий, и уже-обрящий. Потому что все искомое носит в самом себе, в «богоподобной» природе своей «упорядоченной души». Поэтому истинному

«богословию можно научить» (Вершилло Р. В Христианском вероучении нет нерешенных вопросов),

по сути, любого, как философии, филологии и вообще «естественным наукам».

Если у Апостола «мы отчасти знаем, и отчасти пророчествуем; когда же настанет совершенное, тогда то, что отчасти, прекратится» (1Кор 13:8), то у Вершилло это совершенное ведение находится в историческом прошлом (как в «золотом веке» того же платонизма), а не в будущем сверхъестественном «приснобытии», как у Апостола.

«…не может быть частичного знания, полузнания. Истина однажды и навсегда дана и открыта» (Вершилло Р. В Христианском вероучении нет нерешенных вопросов).

Таким образом, единственное, с чем во всех этих «премудростях» идеолога православного антимодернизма объективного идеализма нельзя поспорить, это его признание в том, что он сам «сегодня не может богословствовать, потому что» не имеет на то соответствующего духовного дарования. Но, как было сказано, даже для него еще не все потеряно в этом плане, если только это будет угодно Тому, у Кого, когда это потребно, и «камни возопиют» (Лк 19:40), и «слепые прозревают и хромые ходят, прокаженные очищаются и глухие слышат, мертвые воскресают и нищие благовествуют» (Мф 11:5).

Александр Буздалов