Черви сомнения в совместных молитвах, или Спасение души по теории вероятности

Существующая с некоторых пор практика «молитвенного общения» между православными и католиками (очередное жертвоприношение которой все мы недавно наблюдали в Стамбуле), очевидным образом находящаяся в противоречии с Апостольскими правилами и вообще с каноническим церковным правом, требует теоретического себе обоснования. В качестве такового существуют многочисленные высказывания экуменического характера ряда Константинопольских патриархов и изыскания их карманных богословов,  уже традиционно питающих особую слабость к этому новшеству, вызывающему непреодолимое внутреннее отторжение у многих ортодоксальных христиан. У нас же в качестве такого обоснования обретается давняя уже статья прот. Владислава Цыпина (О молитвенном общении с инославными / Миссионерское обозрение. №4/1997), комментарий к которой и предлагается читателю. Притом что, разумеется, между Константинопольским и Московским Патриархатами в данном вопросе существует некоторая разница и недопустимость сослужения с инославными, не говоря уже о совместном участии в таинствах, в работе о. Владислава специально оговаривается. Насколько это разница богословски существенна мы и попытаемся сейчас выяснить.

Прежде всего, сразу следует оговориться, что мы, по сфере своей научной деятельности, анализируем только тексты, независимо от того, кто их написал, насколько он авторитетен в Церкви или культуре, какую высокую должность занимает, и вообще насколько он почитаем среди сынов человеческих. Думаем, что лицо авторов, при всем к ним уважении, в таких случаях и не должно учитываться вовсе. Тем более что таковы не только законы научного эмпиризма, но такому нелицеприятию научила нас сама Церковь всей своей тысячелетней традицией, тому же учит всех нас Священное Писание, и этому нелицеприятию, как заповеди Божией, мы смиренно и следуем, и да никто не упрекает нас в дерзости и проч. (делаем эту оговорку, потому что нам не раз уже доводилось слышать этот несправедливый упрек, не имеющий под собой оснований).

Основной тезис о. Владислава, вынесенный в предисловие статьи, звучит так:

«Противоестественно и неразумно препятствовать инославным молиться в храме вместе с православными»,

то есть присутствовать на богослужении, совершаемом по обычному чину, а не по специально для этого разработанного, что одно, по о. Владиславу, является экуменическим и потому предосудительным). Для этого необходимо развести многочисленные канонические правила, прямо и косвенно это запрещающие (то есть само присутствие и моление инославных на богослужении, равно и с инославными вне храма), и имеющую место практику. Делается это с помощью следующего силлогизма. 45-е, 46-е Апостольское правило, 6-е правило Лаодикийского Собора употребляет термин «еретик». В то время как согласно 1-у правилу свт. Василия Великого и 95-у правилу Трулльского Собора, «который суммировал правотворчество Древней Церкви», еретиками считаются только «манихеи, валентиниане, маркиониты и подобных им» («по терминологии св. Василия Великого, еретики - это те, кто расходятся с Православным вероучением в основных догматах»); а, например, несториане и монофизиты как принимаемые по третьему чину (через покаяние) еретиками не считаются. Следовательно (экстраполируя в конкретный случай), и католики тоже – только раскольники (а значит, «еще не чужды Церкви», согласно правилу свт. Василия, вернее – его толкованию о. Владиславом), и под апостольское запрещение совместных с ними молитв не подпадают.

Во-первых, тут сразу бросается в глаза более чем странная для такого нешуточного вопроса расплывчатость определения: что значит «еретики расходятся с Православным вероучением в основных догматах»? Где заканчиваются «основные догматы» и начинаются «второстепенные», если даже христологические ереси (арианство, несторианство, монофизитство), получается, в системе о. Владислава ересями не являются? Чтобы оценить сомнительность и произвольность такого толкования достаточно сравнить его с 1 пр. II Вселенского Собора: «...и да предается анафеме всякая ересь, а именно: ересь евномиан, аномеев, ариан или евдоксиан, полуариан или духоборцев, савеллиан, маркеллиан, фотиниан и аполинариан». Во-вторых, в Церкви еще далеко не завершена дискуссия по поводу правильного понимания самого 1 правила свт. Василия Великого, и аргументация, так называемой, «икономической теории» звучит весьма убедительно (в то время как официально принятая за правильную «догматическая теория», которую представляет о. Владислав, признающая за различием чиноприемов догматическое значение степени отпадения от Церкви, не в последнюю очередь опирается на воззрения прот. Георгия Флоровского, не иначе как ради собственных экуменических сочувствий эту теорию и разработавшего). По крайней мере, не упоминать в данном контексте этой альтернативной в Церкви позиции как несуществующей и уповать на официально принятую как безоговорочно истинную, значит, не более чем выдавать желаемое за действительное. Потому что это существенно противоречит ортодоксальному принципу соборности, когда истиной является та позиция, которую исповедует вся Церковь, а не «большинство голосов», пусть даже это большинство и является Священноначалием. В-третьих, если Священноначалие отдельных Поместных Церквей признает за собой, конечно, законное право на выбор канонической практики, то разве допустимо при этом бросать хотя бы тень сомнения на авторитет законов Вселенской Церкви, несомненно, более авторитетных? Поэтому мы и вправе спросить, на каком основании фактически игнорируются канонические нормы, значительно расширяющие понятие ереси и добавляющие в нее новые формы? Почему, например,  в каноническом праве самой Древней Церкви подвергнуто умолчанию 6 правило II Вселенского Собора: «Еретиками же именуем как тех, которые издавна чуждыми Церкви объявлены, так и тех, которые после того нами анафеме преданы; кроме же сего и тех, которые хотя притворяются, будто веру нашу исповедуют здраво, но которые отделились, и собирают собрания против наших правильно поставленных епископов»? Здесь, как мы видим, к еретикам приравнены и раскольники. То же самое касается следующего, 7-о правила того же собора, требующего от принимаемых вторым чином, то есть как раскольников, «проклятия всех ересей», разумеется, своих собственных, в первую очередь. Наконец, в-четвертых, существует огромное множество самых авторитетных определений почти тысячелетней (!) эпохи после «великой схизмы» (включая Окружные Послания Вселенских Патриархов), однозначно характеризующих католицизм (папизм, латинство) как ересь по нескольким параметрам, что в сочетании с 6 пр. II Вселенского Собора – «еретиками же именуем как тех, которые издавна чуждыми Церкви объявлены, так и тех, которые после того нами анафеме преданы» – и делает католиков равночестными гностикам и подобным «явным» еретикам («Еретиками [6 пр.] называет всех мыслящих не согласно с православною верою, хотя бы давно, хотя бы недавно они были отлучены от церкви, хотя бы древних, хотя бы новых ересей они держались» (Зонара)). Таким образом, приведенное о. Владиславом обоснование, как минимум, является сомнительным. Еще раз повторяем, такая характеристика является объективным минимумом, потому что очевидно, что приведенных им доводов недостаточно, чтобы заявлять свою позицию как однозначную и хорошо обоснованную, не оставляющую изрядную доля сомнения даже в самой себе, то есть некоторое, наверняка, зудящее где-то в глубине чувство, что «а  вдруг напутал?» или, хуже того, подогнал решение под заранее приготовленный ответ. 

Следующий аргумент о. Владислава:

«Авторитетный православный канонист епископ Никодим (Милаш) в своем толковании на 45 Апостольское правило относительно самого понятия "еретик" делает ссылку на 1 правило Василия Великого»,

которое само, повторим, толкуется довольно субъективно, по крайней мере, это является предметом спора в Церкви). Спрашивается: отчего опять применяется такая избирательность в столь серьезном вопросе (безо всяких претензий к еп. Никодиму)? Почему (для общей картины) даже не упомянуты толкования других авторитетных канонистов? «Может быть, кто-нибудь спросит: почему молившиеся вместе с еретиками епископы, пресвитеры и диаконы не извергаются, а только отлучаются, как и молившийся с кем-либо из отлученных, по 10-му апостольскому правилу? Решение. Можешь сказать, что здесь разумеется не то, чтобы епископ и прочие клирики в храме молились вместе с еретиками, ибо таковые, по 46-му правилу, должны подлежать извержению, равно как и дозволивший им совершить что-либо в качестве клириков. Но выражение "молиться вместе" принимай вместо "иметь обыкновенное общение" и "быть снисходительнее расположенному к молитве еретика", ибо таковых, как достойных отвращения, следует гнушаться, а не общение иметь с ними. Посему и достаточным показалось наказание отлучения» (Вальсамон). Здесь, как мы видим, нас отсылают в первую очередь (как к контексту) не к 1 пр. свт. Василия, но к 10 апостольскому правилу («Аще кто с отлученным от общения церковного помолится, хотя бы то было в доме: таковый да будет отлучен»), снова приравнивая еретиков ко всем «отлученным» вообще (не говоря уже о том, что сформулированная в этом толковании мера «общения» как уже недопустимая – «снисходительное расположение к молитве еретика» – очень даже подходит к разбираемому случаю).

А вот канонические толкования 46 пр. («Епископа, или пресвитера, приявших крещение или жертву еретиков, извергати повелеваем. Кое бо согласие Христови с велиаром, или кая часть часть верному с неверными»): «…должен быть извержен, ибо дает подозрение, что – или мудрствует подобно им, или же дотоле не спешил исправить их зломыслие» (Зонара). «Священник, принявший крещение и жертву еретиков, лишается священства. Тот епископ, или пресвитер, который не хулит крещение, совершаемое еретиками, но признает оное или принимает от них приношения для жертвы, извергается, потому что не может быть согласия у Христа с велиаром, и никакой части у верного с неверным» (Аристен). «Настоящее правило определяет подвергать извержению тех епископов и священников, которые принимают крещения и жертвы еретиков. А великий Константинопольский Собор совершенно законно наказал извержением некоторых из священных лиц, которые видели только сочинения еретика Ириника, но не поругались над ними и не оплевали их» (Вальсамон). Как говорится, почувствуйте разницу подходов. Утверждать же, что новейшие толкователи, в каком бы высоком положении в Церкви они ни находились, более авторитетны, чем эти, самые авторитетные до них, или даже просто более актуальны (а те уже устарели, неприменимы к новым реалиям) это, значит, опять же, ставить себя в заведомо зыбкое, со всех сторон открытое для критики положение.

Еще более существенные нюансы содержатся в толковании этого же (46-о) апостольского правила в канонической Книге правил: «Сие Апостольское правило относится к еретикам, каковые были в Апостольские времена, повреждающим главные догматы о Боге Отце и Сыне и Святом Духе, и о воплощении Сына Божия. О других родах еретиков дальнейшие постановления представляют следующие правила: Первый Вселенский собор правило 19-е, Лаодикийский 7-е, 8-е, Шестой Вселенский собор 95-е, Василий Великий 47-е». Содержащийся здесь критерий ереси (повреждение в триадологии) разве неприменим к католицизму с его «филиокве»? Кроме того, здесь снова прямо сказано, что повреждающие и в других аспектах веру являются «другими родами еретиков». Что касается ссылок на канонические правила для таковых (других родов еретиков), то они повелевают таковых или крестить (19/I) (и, значит, только после этого совместно с ними молиться), или миропомазать (95/VI). При этом к категории принимаемых вторым чином (через миропомазание, а значит, не являющихся еретиками в «догматической теории» о. Владислава) в последнем правиле отнесены как раз явные, или «классические» триадологические еретики, наватиане и македониане, в частности (тогда как 47 пр. свт. Василия наватиан тоже велит перекрещивать, а значит, они опять уже «явные» еретики для «догматической» теории), что может быть внятно объяснено только в рамках икономической теории. Тогда как в системе о. Владислава (предполагающей строгое соответствие степени повреждения догматов и чиноприема, а значит, и возможности молитвенного общения как бы авансом) это означает, что и с явными еретиками в отдельных случаях тоже разрешено молиться. Поэтому эту систему, или теорию, даже «догматической» называть не совсем правильно, потому что, как мы видим, никакой строгой привязки чиноприема к степени повреждения веры в канонах не обнаруживается.

Наконец, предлагаемая о. Владиславом интерпретация противоречит общему духу даже самого  еп. Никодима Милаша, на самом деле, полностью единомышленного в этом вопросе со всеми остальными канонистами: «Каждый еретик чужд Церкви, отрицая ту или иную основу христианской веры и тем попирая откровенную истину, а следовательно и Того, Кто открыл эту истину, т. е. Иисуса Христа – Основателя Церкви. В силу этого, вполне естественно, что таковой должен быть лишен церковной молитвы и той благодати, которую только в Церкви, Церкви православной, может получить человек...»[1] Опять же, просим понимать нас правильно: мы вовсе не призываем к обязательному перекрещиванию католиков (хотя это в различное и практиковалось в разных Поместных Церквях, а на Святой Горе и до сих пор практикуется) и ритуальному оплеванию их сочинений. Мы только обращаем внимание на существующее значительное расхождение самих подходов о. Владислава как гораздо более либерального (если даже не релятивистического) и –  канонического, как он есть.

При этом о. Владислав, конечно же, отдает себе полный отчет в том, что существуют разные определения понятия ереси и ее границ. «Хотя нельзя не отметить и то, что понятия "еретик" и "ересь" как в авторитетных древних текстах, так и в позднейшей христианской литературе употребляются в разных смыслах, обозначая в одной терминологической системе лишь фундаментальное искажение веры и приверженцев учений, искажающих веру в самых ее основах, а в другой – всякое догматическое заблуждение. В том же 95 правиле Трулльского Собора говорится, что несториан следует принимать по 3 чину, так, как предписывал св. Василий принимать самочинников, и в то же время условием их приема ставится "предание анафеме ереси своей, и Нестория, и Евтихия, и Диоскора, и Севира"». Тем удивительнее настаивание о. Владислава на необходимости следовать только отдельному толкованию Никодима Милаша в сочетании с определенной «отсылкой», вырванным из контекста и очевидным образом противоречащим (в предлагаемой интерпретации) общему смыслу Священного Предания, зато позволяющей не считать еретиками представителей нужной конфессии, чтобы иметь с ними молитвенное общение. «И все-таки, если следовать в истолковании 45 правила за епископом Никодимом Милашом, за его отсылкой к толкованию 1 правила Василия Великого, то окажется, что еретики, с которыми воспрещается общая молитва – это те, кого мы принимаем в Церковь чрез крещение, иными словами, применительно к современной практике – адвентисты, иеговисты, молокане и приверженцы новейших сект, а в последнее время обыкновенно называемых тоталитарными, с которыми общих молитв в практике нашей Церкви действительно нет».

Следующий концептуально важнейший момент. Та же произвольность толкования и избирательность правоприменения используется о. Владиславом и в отношении упомянутого уже 10 Апостольского правила.

«Текст правила дает основания для обоих вариантов интерпретации его содержания [при более широком понимании смысла этого правила и аналогичных с ним действие его будет распространяться на имеющих молитвенное общение со всеми, кто преемственно связан с отлученными от Церкви ересиархами и расколоучителями. В таком случае под действие этого правила попадут все молившиеся вместе с католиками, протестантами, монофизитами, старообрядцами <…> и т.д.]; но если исходить из практики Церкви и при этом под молитвенным общением понимать не евхаристическое общение, а только то, что было сказано в каноне: "кто с отлученцем... помолится, хотя бы то было в доме", - то более жесткий вариант интерпретации этого правила окажется в разительном противоречии с практикой».

Что значит этот принципиальный приоритет практики над каноном? Не означает ли это, что, тем самым, канон фактически лишается своего обязательного, непреложного значения? Разве это не значит, что, тем самым, осуществляется движение в сторону церковно-юридического релятивизма, в котором безысходно и пребывает экуменическая экклезиология, как таковая?

Введение этого принципа (вторичности канона и первичности практики) позволяет о. Владиславу обойти уже, казалось бы, непреодолимое каноническое препятствие для существующей практики. «Наконец, в каноническом корпусе Православной Церкви есть еще 33 правило Лаодикийского собора, которое уже несомненно относится не только к молитвенному общению с еретиками или лицами, персонально отлученными от церковного общения, но ко всем вообще раскольникам: "Не подобает молиться с еретиком или отщепенцем"». На самом деле, как мы видели, и все остальные приведенные канонические правила «несомненно» имеют то же самое значение (собственно говоря, если бы это было иначе, то это были бы не священные каноны Святой Церкви, а одни из обычных человеческих и потому до определенной меры условных норм). Но тогда еще не был провозглашен главный принцип – главенство практики над теорией. Теперь же, когда он введен, с его помощью можно обходить любые канонические формулировки, даже самые однозначные.

«Евхаристическое общение недопустимо со всеми вообще кто не принадлежит к канонической Православной Церкви <…> Что же касается молитвенного общения с инославными, которые присоединяются к Православной Церкви по 2 и 3 чину, то есть теми, кто принадлежит Католической, Старокатолической, протестантским, нехалкидонским, старообрядческим Церквам; то по мысли, лежащей в основе канонов, молитвенное общение с ними предосудительно в той мере, в какой оно способно породить или питать религиозный индифферентизм или, добавим, вводить в соблазн верных».

Опять же, как мы видим, опасность релятивизма («индифферентизма») вполне осознается. Но, как говорится, охота пуще неволи. Поэтому чиноприем (на самом деле, только по икономии применяемая различная практика) и определяет канон, как «бытие определяет сознание». Фактически это и означает положить начало «религиозного индифферентизму». Он очень нагляден в объяснении о. Владислава того же 33 правило Лаодикийского собора.

«В подлиннике употреблено слово, обозначающее схизматика, раскольника. Но особенность этого правила в том, что в нем не содержится упоминание о санкции против нарушителя; сказано только "не подобает", но не сказано под угрозой какого прещения "не подобает". Таким образом, правило носит скорее рекомендательный, чем строго юридический характер, в отличие от правил, воспрещающих молитвенное общение с еретиками и отлученными от общения, за что каноны предусматривают отлучение. Вероятно, отсутствие упоминания о санкции в этом правиле не случайно; и это обстоятельство дает основание полагать, что с канонической точки зрения молиться с еретиками и отлученными (при сопоставлении с 33 правилом Лаодикийского собора такая интерпретация 10 Апостольского правила представляется более конечной), с одной стороны, и с отщепенцами, или схизматиками, - с другой - это не одно и то же, хотя по мысли отцов Лаодикийского собора все-таки и со схизматиками, раскольниками "молиться не подобает". Почему? Вероятно, по той же причине, по каковой не следует молиться с еретиками. <…> а также с лицами, подвергшимися отлучению лично, что, вероятно, целесообразно распространить и на всех схизматиков, персонально участвовавших в учении расколов».

Это троекратное «вероятно» в таком серьезнейшем вопросе (где в качестве возможного последствия фигурирует отлучение Духом Святым от Церкви Божией) выглядит уже просто распиской в несостоятельности.

Как очередной пример избирательного подхода можно также отметить то, что, упомянув в разных местах своей статьи 7-е, 8-е и 33-е правила Лаодикийского собора,  автор утаил за завесой молчания 6-е («не попускати еретикам, коснеющим в ереси, входите в дом Божий»), потому что оно, уже с уверенностью можно говорить, даже более неудобно для его теории, чем 33-е Лаодикийское и 10-е Апостольское. Но самое показательное во всем этом даже не это. На самом деле, все эти теоретические построения вообще не имеют никакого отношение к делу, как это ни поразительно. Потому что если практика априори авторитетней канона, то этот принцип распространяется и на теоретическое обоснование самого этого принципа.  Потому что на практике католики для экуменически настроенных православных (пусть и только как миссионерство этот православный экуменизм понимающих) перестали быть еретиками вовсе не потому, что, после нового, более углубленного изучения их доктрины вдруг выяснилось, что их учение не повреждает «основных догматов»; и тем более не потому, что повреждало прежде, но теперь изменилось в ортодоксальную сторону. Отнюдь нет, все это (или все то, что заявлено в работе о. Владислава в качестве основного принципа и главного мерила), оказывается, вообще не имеет никакого значения. Единственное реальное основание – это то, что католики (в рамках собственного иезуитского экуменизма II Ватиканского собора), как известно, перестали называть нас еретиками, сделали первыми «братский» шаг навстречу. Только поэтому и мы должны теперь броситься им в объятия, принеся в жертву «любви Христовой» Апостольские и Вселенские правила как «ветхий» в новых условиях закон.

«При этом следует учитывать и такие обстоятельства. В условиях современной жизни, <…> нет ни возможности, ни, очевидно [«вероятно» №4. – А.Б.], большого смысла в том, чтобы заграждать вхождение в православный храм, даже во время богослужения каким бы то ни было лицам…»

Получается, в сложившихся «условиях жизни» «больше смысла», чем в святых канонах? Не оттого ли и такая неуверенность в голосе? «Проведение совместных конференций, диалогов христианами разных конфессий не может, вероятно [№5], не начинаться с молитвы…» И, опять же, одно дело – не препятствовать вхождению инославных в храм (не устраивать фейс-контроля и допроса с пристрастием), и уже совсем-совсем другое – проводить заранее спланированные официальные мероприятия…

«В какой мере, когда и где допустимо, помимо присутствия за инославным богослужением в инославном храме или дозволения инославным находиться в православном храме, где ничто не в силах ему помешать молиться, специальное приглашение для присутствия за православным богослужением инославных мирян или клириков или принятие аналогичных приглашений православными священнослужителями или мирянами, то это вопросы, ответы на которые должны даваться исходя из церковно-политических, пастырских соображений, исходя из заботы о благе Церкви, о том, чтобы не послужить соблазну "малым сим" и в то же время не отталкивать ищущих сближения с Православной Церковью». –

Помилуйте, разве возможно соблюсти все эти условия, если каждый из них даже в отдельности столь расплывчат?

«А вот совершение при этом какого-то особого чина, которого нет ни в Православной Церкви, ни инославных церквах, действительно способно смутить религиозную совесть как участвующих в таком "молитвословии", так и присутствующих при его совершении [что безусловно предосудительно и соблазняет многих – это участие в экуменических богослужениях, составленных по особому чину]».

Но если первое (взаимное присутствие за богослужением) это все-таки именно то, что запрещают все приведенные выше правила (а очень похоже на то, по крайней мере, такая «вероятность» существует даже в системе самого о. Владислава), то есть если уже первое есть попрание высшего церковного закона, то разве легко будет остановить этот запущенный процесс «предосудительного» на полпути? Или кто может измерить «смущение совести малых сих»? И насколько оно меньше смущения «крупных» фигур (не бессовестны же они и оттого невозмутимы)? Иными словами, как вообще можно в юридическом вопросе оперировать такими неопределенными, беспредметными категориями (только представьте себе, к примеру, такой закон УК: «Вероятно, не является преступлением причинение вреда лицу…»)? Или кто может отследить степень заражения инославным духом в результате подобных близких контактов с источником заражения?

Не менее ярко двусмысленность позиции прот. Владислава Цыпина по вопросу границ допустимого в общении с католиками иллюстрирует следующее обстоятельство. С одной стороны, говорится о

«дозволении инославным находиться в православном храме, где ничто не в силах ему помешать молиться <…> [дабы] не отталкивать ищущих сближения с Православной Церковью» («что же касается молитвенного общения [с инославными] "в доме"», то оно отчего-то оказывается в нынешних условиях уже почти «неизбежным»);

с другой стороны,

«безусловно предосудительно [и соблазняет многих] участие в экуменических богослужениях <…> Само существование таких особых экуменических богослужений способно вызвать подозрение, что ВСЦ или иные экуменические организации – это не форумы для встреч представителей разных Христианских Церквей, способствующие поискам ими церковного единства, а что ВСЦ уже в наличном своем состоянии несет в себе некие элементы церковности, является квази-"церковью", с чем невозможно согласиться по фундаментальным экклезиологическим соображениям».

Между тем, если мы обратимся к новейшей совместной Декларации, подписанной 30 ноября в Стамбуле Патриархом Варфоломеем и папой Франциском как, безусловно, одним из проявлений того, что о. Владислав называет «предосудительными экуменическими» формами, то в ней содержится прямой призыв «вместе возносить молитву Иисусу», то есть то же самое, что как непредосудительное отстаивает и официальный представитель Московского Патриархата (та же «сестринская» позиция просматривается и в предлагаемой корреляции «разных Христианских Церквей» в пределах одного «церковного разделения», как это теперь принято называть, исходя из соображений дипломатической толерантности).

Наконец, даже если встать на точку зрения о. Владислава и признать, что католики являются не более чем раскольниками (а не давно уже окостеневшими еретиками в придачу), то сами венчающие литургию оглашенных возгласы «оглашенные изыдите», «да никто из оглашенных», разве не должны распространяться и на раскольников всех мастей?  «Вопрос: Должен ли священнослужитель молитися в присутствии ариан или других еретиков?» (а ариане, напомним, в «догматической теории» о. Владислава не еретики, так как принимаются вторым чином, то есть как раз раскольники, та же категория) «или будет ли то ни мало во вред ему, когда при них совершает он свою молитву или священнодействие? Ответ: В Божественной литургии диакон пред временем целования возглашает: не приемлемые ко общению изыдите. Посему таковые не должны присутствовати, аще не обещаются покаятися и оставити ересь» (свт. Тимофея Александрийского правило 9). «На вопрос о клирике, должен ли он в присутствии еретиков молиться, то есть приносить бескровную жертву, отвечал, что когда дары имеют быть принесены на священную трапезу, непосвященным говорится: “не приемлемые ко общению изыдите”, то есть оглашенные изыдите. Итак, если не позволяется присутствовать при совершении божественной жертвы оглашенным, то каким образом будет позволено еретикам, если только они не обещаются покаяться и оставить ересь? Но тогда, я думаю, им должно быть позволено находиться не внутри храма, но вне, вместе с оглашенными, а в том случае, если не обещают оставить ересь, не должны стоять и с оглашенными, но должны быть изгнаны» (Вальсамон).

Понятно, что обойти и это препятствие такому специалисту по канонике, как доцент МДА прот. Владислав Цыпин (когда нужно, рассматривающему одно правило «в привязке» к другому, а когда не нужно – отдельно от всего церковного законодательства), труда не составит. Однако на данный момент это все же является очередным серьезным упущением, а значит, еще одного «червя сомнения» в его обоснование добавляет. Поэтому, может быть, не мешало бы перед совместными молениями вешать на дверях храма такое, например, объявление для православных (потому что явно не все в курсе), что, дескать, сегодня на службе будут присутствовать инославные опщепенцы, которые, возможно, к тому же и еретики, за совместную молитву с которыми, вероятно, Боженька, прогневавшись, отлучит всех их от Своей Церкви, но гораздо более вероятней, что за это никому ничего не будет, так что приступайте смело и нимало не смущайтесь… К слову сказать, не от этого ли (от объявлений «внутреннего голоса» подобного содержания) случился в свое время роковой сердечный приступ с митр. Никодимом (Ротовым) как раз во время такого рода общения (и до этого много подобного опыта имевшего и давно, говорят, на сердце жаловавшегося)? Согласитесь, это представляется, как минимум, не менее «вероятным», чем все обоснование о. Владислава: слишком уж яркими нитками шита эта «теория вероятности». И разве можно до такой степени себя не жалеть?

И напоследок еще одним червь сомнения (не душевных смущений, разумеется, желая нашим старшим и любимым братьям, за которых искренне переживаем, но лишь повода для еще одной, всегда полезной, критической проверки собственной теории и возможного избавления от мучительных тревог). – Тот факт, что католики официально присутствуют в Храме Христа Спасителя на праздничных службах в рамках «молитвенного общения» «церквей-сестер», а католические «вертепы» – на выставках в храмовом комплексе, не находится ли в прямой причинно-следственной связи с другим «молебном» в этом же святом Храме, а именно, с печально известной кощунственной акцией 2012 года? То есть, не потому ли, что канонические «отщепенцы-еретики» туда вхожи зваными гостями для совместных молитв, прямо запрещенных свыше, оказались вхожи туда же (способными войти на высшем мистическом уровне Промысла Божия) и представители другой «конфессии» со своим уже радикально-еретическим «вертепом-молебном»? Думается, такой «вероятности» тоже не следует исключать.

Вывод же из всего это мы делаем такой.

Критерием недопустимого в практике совместных молитв православных с инославными в теории о. Владислава является заражение первых инославным духом и индифферентизмом к собственной вере (как меньшей степенью того же самого или первым симптомом уже произошедшего заражения). Об этом говорится в толковании 45 Апостольского правила еп. Никодима Милаша, которое сам о.Владислав приводит в обоснование своей теории: «”…правила стремятся не только к охранению православных от заразы еретическим духом, но и к охранению их от индифферентизма к вере и к Православной Церкви, который легко может возникнуть при близком общении с еретиками в делах веры" [Милаш]. Толкование вполне убедительно. Стремлением противодействовать религиозному индифферентизму руководствовались, несомненно, и Отцы Лаодикийского Собора, издавая 33 правило”». Так вот суть в том, что проведенный анализ работы прот. Владислава Цыпина (и стоящей за ней «догматической теории» как доминирующей в РПЦ на уровне Архиерейских соборов экклезиологической доктрины) показал наличие в ней самой не только элементов индифферентизма к православной вере (священным канонам, в частности, непреложность и универсальность значения которых регулярно ставится здесь под сомнение вводными словами «вероятно» и «очевидно»), но и уже элементов заимствования из той инославной конфессии, совместные моления с которой практикуются. Потому что провозглашенный принцип главенства практики над каноном означает не что иное, как преобладание авторитета Поместной Церкви (как практикующей) над Вселенской (как законодательной). А это очень похоже на кальку с экклезиологии Рима (тоже одной из Поместных Церквей в составе Вселенской, в свое время возомнившей себя большей других, вместе взятых, и павшей, как тот «денница»). То же самое касается разделения церковного народа на «малых» и «великих» не по принципу канонической субординации, но по принципу некоего посвящения в сокровенный смысл происходящего, что напоминает уже скорее тайное общество с различными уровнями эзотеризма или – как раз католицизм, где этот эзотерический гностицизм выражается даже на уровне сакраментологии, причащения под различными видами, в частности. Поэтому полагаем (причем именно по тем «фундаментальным экклезиологическим соображениям», о которых говорит о. Владислав), что этот вопрос настоятельно требует пересмотра в нашей Церкви (благо, пока не сильно заразил нас индифферентизмом и аналогичной претензией на «первородство»), и осуществлению миссии в инославной среде (которая, разумеется, должна продолжаться) не может приноситься в жертву ослабление строгости в соблюдении священных канонов ни в какой степени и ни в малейшей мере не может ставиться под сомнение их абсолютный авторитет.

Александр Буздалов   

Источник