«Христианство без анафем»

(из книги «Пандемия экуменизма»)

Торжество Православия. Фрагмент. Византия. XV в. Фото: pravoslavie.ru

Мораторий на слово «ересь», который в настоящее время действует в РПЦ в отношении «инославных» по принципу «скрытой демонстративности» (то есть целенаправленной политики церковной власти, рассчитанной на реабилитацию классических ересей в ортодоксальном сознании и постепенную их легализацию), помимо прочего, выражается в опущении канонических анафематизмов из чина Торжества Православия, которые при совершении данного чина в Русской Церкви сейчас можно услышать разве что в некоторых монастырях.

Официальные объяснения такого сокращения даются следующие.

«В первое воскресенье Великого поста в некоторых храмах совершается особый чин Торжества Православия, частью которого должно быть анафематствование. <…> В настоящее время в полном виде чин Торжества Православия совершается не во всех храмах и анафематствование при этом часто опускается. На ваш взгляд, чем это объясняется?

– Что касается древних ересиархов, то они жили в давнем прошлом. Всякому знающему церковную историю известны имена ересиархов и самый факт их анафематствования, то есть отлучения от церковного общения. Думаю, это причина того, что в большинстве храмов, за исключением некоторых кафедральных соборов, эти анафематизмы не провозглашают.

Дело также и в том, что со временем к древним анафематизмам добавлялись новые. Причем в России, помимо еретиков, анафематствовались еще и политические преступники, которые, конечно, совершали тяжелые грехи: убийства, насилия – и церковных прещений, безусловно, заслуживали. В этом ряду “Гришка Отрепьев”, “Ивашка Мазепа”, “Емелька Пугачев”, “Стенька Разин”. Я называю их имена в той форме, в какой они употреблялись в чине анафематствования. Это уничижительные имена, и писать их в таком виде при других обстоятельствах, скажем – в историческом исследовании, было бы не вполне корректно. Однако сам факт анафематствования по политическим соображениям все же не вполне соответствует исходному посылу чина – провозглашение основоположников ересей находящимися вне Церкви» (Кого и за что предавать анафеме. Беседа с протоиреем Владиславом Цыпиным).

Всё дальнейшее интервью является развертыванием последнего тезиса: появившиеся в царский период истории Русской Церкви анафематизмы были добавлены в чин по политическим соображениям, поэтому (делается такое умозаключение) и все остальные анафематизмы перестали быть актуальными. Вернее – такой вывод официальным представителем РПЦ не делается напрямую (как того требует политтехнология формирования нового церковного сознания), но все его высказывания мягко подводят собеседника к такому выводу. В результате чего дальнейшая беседа ведется уже только об этом частном случае: как будто бы вся суть анамефатизмов заключается в этом, словно бы и все остальные анафемы в чине появились по схожим (политическим, исторически преходящим, суетным) мотивам. Лучшим подтверждением того, что церковному функционеру прекрасно удается решить поставленную задачу по реабилитации инославия, являются размещенные под его интервью многочисленные комментарии народа Божия, где вся полемика идет исключительно по предложенной теме политических мятежников, как будто бы преступлений против веры и вовсе не существует в природе.

Казнь Емельяна Пугачева. А.И. Шарлемань. 1855 год. Фото: pravoslavie.ru

Второй аргумент правомерности современного сокращения чина (или первый по порядку оглашения интервьюируемым) заключается в том, что «знающие церковную историю» и так, мол, знают, кто от Церкви отлучен… Дескать, зачем пафосно произносить такие трюизмы. То есть, смысл опять в неактуальности анафематизмов на современном этапе. В контексте отлучения от Русской Церкви политических бунтовщиков как «пережитка средневековья» (а весь дальнейший дискурс, повторим, акцентирует внимание читателя на этом, транслирует в массовое сознание этот исторический факт как самоочевидную истину) эти анафематизмы тоже, получается, устарели и «научно», и «морально».

«Насколько в прошлом было взаимосвязано провозглашение анафемы и гражданская казнь еретика?

– В Средневековье сохранение жизни еретика было большой проблемой» (Кого и за что предавать анафеме. Беседа с протоиреем Владиславом Цыпиным).

Одним словом, практика публичного произнесения анафем вступает в противоречие с правовым сознанием современного человека, права которого грубо нарушаются в данном случае (свобода вероисповедания, в частности). И секуляризированное сознание церковного модерниста фактически руководствуется уже этими светскими нормами, а не канонами как принципами церковного права.

Отсюда третий аргумент (или прием этой церковной политтехнологии) – это общая «гуманизация» анафемы как таковой. Не так страшна анафема, как ее малюют православные фундаменталисты, –  вот основной посыл этой популярной лекции в духе нового богословия.

«Что такое анафема по сути? Правомерно ли, как делают некоторые, именовать анафему “церковным проклятием”?

– Слово “проклятие” является русским аналогом греческого слова “анафема” (ἀνάθεμα). При этом слово “проклятие” получило у нас дополнительный смысл осуждения на вечные муки. Буквальный же смысл слова “анафема” состоит в лишении церковного общения – не временном, как епитимия, не на определенный срок, а в совершенном и полном. Конечно, по духу Церкви Христовой, такое отлучение все равно подлежало бы отмене, если бы имело место покаяние отлученного лица» (Кого и за что предавать анафеме. Беседа с протоиреем Владиславом Цыпиным)..

И, конечно, конкретный исторический пример (для закрепления урока) того, что анафема – это, в общем, неплохо, с этим можно жить.

«Сейчас в среде людей образованных, но далеких от Церкви, при упоминании термина “анафема” часто вспоминают Льва Толстого. И далее, как правило, следуют обвинения в адрес Церкви, которая-де помогла царскому правительству расправиться с яркой инакомыслящей личностью…

– Знаете, с Толстым все было не совсем так. <…> Имя Толстого никогда не было официально включено в чин Торжества Православия для анафематствования. И вообще в акте об отлучении Льва Николаевича Толстого от церковного общения термин «анафема» не употребляется. Значение этого акта равносильно анафематствованию, но выражено это более деликатно, более осторожными словами именно потому, что слово “анафема” воспринималось в широких кругах как одиозное. По очевидным причинам Святейший Синод не стал употреблять этого термина в отношении Толстого. В акте о его отлучении содержалась лишь констатация: <…> он пребывает вне Церкви, и то, что он проповедует, не выражает учения церковного» (Кого и за что предавать анафеме. Беседа с протоиреем Владиславом Цыпиным)..

Таким образом, основной вывод, который чада Церкви должны из всего этого сделать: повторение или (Боже, упаси) провозглашение анафем – это анахронизм церковной истории, практика, которая перестала быть актуальной в современном многоконфессиональном, трансрелигиозном и мультикультурном мире.

«Считаете ли вы целесообразным возобновление употребления этой части чина Торжества Православия с внесением некоторых изменений в те его положения, которые в настоящее время могут быть восприняты как анахронизм, например в части, касающейся православных государей? В ней предаются анафеме «помышляющие, яко православнии государи возводятся на престолы не по особливому о них Божию благоволению», а также дерзающие «противу них на бунт и измену»…

– Над тем, чтобы несколько изменить положения анафематизмов, можно было бы подумать. Но легко решить эту задачу невозможно, потому что при отсутствии в настоящее время православных монархов такое изменение означало бы совершенно определенную политическую позицию. Напротив, восстановление упоминания о государях могло бы восприниматься как агитация за восстановление монархии, а Церковь не может становиться на политическую платформу» (Кого и за что предавать анафеме. Беседа с протоиреем Владиславом Цыпиным).. 

Иными словами, дело опять сводится к тому, что за анафемами вообще стоят скорее мирские побуждения, «плотские помышления». Более того, в других дискурсах нового богословия этот тезис звучит не скрыто (как в данном интервью), но это транслируется открытым текстом. То есть, этот идеологический посыл не нужно извлекать с помощью внимательного прочтения и контекстуального анализа, как в рассматриваемом случае осторожной пропаганды богословского модернизма, но он прямо доносится до церковной общественности как официальный «голос Церкви».

«В период Вселенских Соборов <…> в результате христологических споров и вызванных ими разделений от Восточной (Византийской) имперской Церкви отделились несториане, монофизиты и монофелиты (марониты) и образовали свои национальные Церкви <…> В образовании этих отделившихся Церквей главную роль играли не богословские, а политические, национальные и культурно-этнические факторы» (протопресвитер Виталий Боровой, Буевский А.С. Православная Церковь и экуменическое движение (историко-богословское обозрение). Православие и экуменизм. Документы и материалы 1902-1998. «МФТИ», 1999. С.9).

«Мы разделены ранами, нанесёнными в конфликтах далёкого и недавнего прошлого, разделены и унаследованными от наших предшественников различиями в понимании и изъяснении нашей веры в Бога, единого в Трех Лицах — Отца, Сына и Духа Святого. Мы скорбим об утрате единства, ставшей следствием человеческой слабости и греховности, произошедшей вопреки Первосвященнической молитве Христа Спасителя: «Да будут все едино, как Ты, Отче, во Мне, и Я в Тебе, так и они да будут в Нас едино» (Ин. 17:21)» (Совместное заявление Папы Римского Франциска и Святейшего Патриарха Кирилла).

Прямо говорится об этом и в том «вероучительном» тексте РПЦ, в котором объявляется упомянутый «мораторий на ересь».

«На протяжении первых десяти веков существования христианства Восток и Запад составляли единую Церковь. Единство сохранялось, несмотря на то, что имелись определенные различия в богословии и в области литургической практики. События, которые произошли в середине XI века и привели к печальному разделению между христианским Востоком и христианским Западом, носили по преимуществу церковно-политический характер, однако в основе этого разделения лежал и целый ряд других факторов, в том числе несогласие по некоторым пунктам вероучения и церковной практики. За последующие почти десять веков раздельного существования эти расхождения существенным образом увеличились, и сегодня они весьма значительны в самых разных областях богословия и церковной жизни» (митр. Иларион (Алфеев). Православно-католические отношения на современном этапе (лекция в МДАиС)).

Поэтому и в своем собственном чине Торжества Православия последний церковный иерарх не только опускает канонические анафематизмы, но в своей последующей проповеди дает и некоторые пояснения, почему это делается. Правда, происходит это уже опять по принципу «скрытой демонстративности», то есть иносказательно, но нам (зная контекст) не составит труда извлечь его сообщение из того иезуитского шифра, которым оно кодируется.

«Именно в этом [обожении святых, преображении их человеческого естества, изображенного на иконах] и заключается “торжество” в Православии. Не в том, что Православие торжествует над инославием или иноверием. Не в том, что мы должны ходить с гордо поднятой головой и говорить, что мы носители истины и плеваться на всех остальных, как делают некоторые, а в том, что Господь нас удостоил прикоснуться к самой сердцевине религиозной жизни через соприкосновение с самыми основами нашей православной веры» (Удар в самое сердце нашей веры).

Здесь мы можем видеть в действии сразу весь арсенал приемов нового богословия, призванных осуществить все то же изменение массового церковного сознания, то есть привести его в соответствие с уже произошедшим «преображением» своего собственного сознания. Ортодоксальным (или просто верным – как в интервью прот. В. Цыпина) положением (обожение есть сущность христианской жизни в Православии) отодвигается на второй план суть обсуждаемого вопроса, которая, разумеется, заключается вовсе не в этом. Незаметное изменение темы разговора (с «Торжества Православия» – на «торжество в Православии») позволяют лукавому проповеднику, совершившему, по сути, антиканоническое деяние, не только уйти от ответственности за это, но еще и уверить себя и окружающих в своем правоверии. Между тем те, кто под Торжеством Православия понимает именно торжество православной веры над ересью, победу истины над ложью, Церкви – над ее врагами, это не только пресловутые «гордецы» (новые «фарисеи» фундаменталисты), но это и все те святые отцы, которые в этом же самом чине прославляются за свои победы над ересями, за защиту Церкви от нападений лжеучителей.

Иными словами, модернистская редакция чина и означает, что святые, отлучившие от Церкви ересиархов и всех «иже с ними» зловерующих, тоже сделали это по «гордости», тем самым, «согрешив христианским разделением», нарушив заповедь «да будут вси едины». Поэтому далее в этой лукавой проповеди мы слышим одно из положений православно-экуменической доктрины частичности благодати (а значит, и истины) в инославии: дескать, мы в Православной Церкви «удостоились прикоснуться к самой сердцевине религиозной жизни», а они в инославных церквях – «удостоились прикоснуться» к другим (периферическим) частям этой же самой «религиозной жизни». Поэтому и анафематствовать нам их не за что, если подумать, как следует (а не так поверхностно, как мыслили в «темные века средневековья»).

Это же новое «христианство без анафем» пропагандирует еще один толкователь «торжества православия», оракул «истинной сути христианства»:

«Этот праздник появился в девятом веке. Он стал символом победы тех православных, которые боролись за правоту иконопочитания» (архим. Савва (Мажуко). Постное письмо №9. Христианство без анафемы).

Уже по самой постановке вопроса можно догадаться, что «те православные (девятого века)» (то есть, святые отцы Седьмого Вселенского собора) и «эти православные» – это, считай, представители разных религий.

«Но что празднуем сегодня мы? Какой смысл мы вкладываем в этот праздник? <…> Если мы называем Торжеством Православия победу восточного христианства, то в чем же она состоит? Нас мало. Мы, скорее, маргиналы мира не только политического, но и религиозного. <…> Поэтому имеет хождение версия о “малом стаде”, задача которого хранить истину, причем – только хранить, потому что добавить к тому, что сказали отцы уже нечего. Праздник Торжества Православия стал знаменем охранителей. Это идеология законченности Православия, его завершенности» (архим. Савва (Мажуко). Постное письмо №9. Христианство без анафемы).

Иными словами, идеология «открытого (незавершенного) православия» означает открытость как раз тому «миру», над которым «ветхое» Православие когда-то восторжествовало. Но та победа отнюдь не была окончательной и бесповоротной, она имела лишь исторически локальное значение. Потому что в руках этого некогда противника Церкви (а ныне потенциального союзника) сосредоточены все основные ресурсы «мира сего», без которых новым «православным» долго не протянуть на своем «маленьком плоту».

«Крупные научно-богословские центры – по ту сторону православного мира, библейские исследовательские институты основаны и поддерживаются не православными, крупнейшие миссионерские проекты – не имеют к нам никакого отношения; центры влияния, политического и финансового – всё не наше» (архим. Савва (Мажуко). Постное письмо №9. Христианство без анафемы).

То есть, все видимые признаки Торжества теперь – именно что у Инославия. Поэтому и «дополнять» и «развивать» святоотеческое Православие (скажем прямо, потерпевшего историческое фиаско) следует ничем иным, как элементами этого «ныне торжествующего» Инославия (по той простой причине, что ничего другого, никакой другой альтернативы Православию не существует). «Прежнее» же Православие в «сокровищницу» этой новой религии может привнести только свое постисторическое и вообще потустороннее духовное торжество (или то же «обожение» митр. Илариона), ничего другого в этом мире от него уже требуется.

«Настоящее Торжество Православия – это то, что однажды все мы – многочисленные поколения христиан всех времен, народов и языков – отслужим в обновлённом мире, в сиянии нетленного света Пасхи» (архим. Савва (Мажуко). Постное письмо №9. Христианство без анафемы).

Следовательно, прежнее Торжество Православия (с традиционными анафемами еретикам) – это торжество уже «ненастоящее», потому что все «финансовые потоки», «библейские» кафедры и прочие «ковчеги завета» переместились в другие геополитические «центры влияния».

Таким образом, сокращение чина Торжества Православия, а именно, опускание из него анафем, есть наглядное выражение вероотступничества идеологов церковной реформы. Потому что публичное произнесение данных анафем выполняет функцию не только и не столько осуждения тех, кто искажает догматы Церкви и упорствует в своем зловерии, но, в первую очередь, является свидетельством единоверия произносящих эти анафемы с теми святыми соборами Церкви, на которых эти анафемы провозгласили. То есть, это то же самое, что общее пение Символа веры каждой церковной общиной. Именно это согласие нынешних церковных реформаторов со Святым Преданием и сдается ими в архив церковной истории, раз анафематствование объявляется ими «средневековым анахронизмом», обусловленным причинами «по преимуществу политического характера», или попросту «человеческой греховностью». Между тем каждый Вселенский собор начинался с повторения анафем предыдущих соборов, что было свидетельством единомыслия со святыми отцами этих соборов и, тем самым, единства Православной Церкви в историческом времени. Негласная отмена как скрытое отрицание этого аспекта чина означает позиционирование себя самого вне Церкви тех святых отцов, которые произнесли эти анафемы. Молясь вместе с еретиками и отказываясь анафематствовать их вместе со святыми, «православные экуменисты» самым красноречивым образом заявляют свое собственное «инославие». Соответственно, и хула их в отношении святых, якобы «согрешивших разделением» Церкви по сугубо «политическим причинам», возвращается бумерангом на них самих, изрекающих такие безумные словеса именно по соображениям «политкорректности», исходя из современных представлений о религиозной «толерантности» и т.д.

Александр Буздалов