Красное на черном...

Так, волею обстоятельств, вынужден был облачиться Святейший Патриарх Кирилл через несколько дней после встречи с Папой Римским в Гаване и подписания с ним Совместного заявления (далее – декларации)… Спрашивается, нет ли в этом свое рода предзнаменования? Не таким ли будет колор архиерейского облачения в «единой церкви» будущего (после декларируемого «восстановления единства церквей»)? То есть, не является ли этот «синтез» красного и черного  символическим выражением того, что предстоятель Православной Поместной Церкви в юрисдикции папизма – не более чем кардинал?

«Можно считать бесспорным, что до завершения II Ватиканского Собора не могут быть рассеяны сомнения Поместных Православных Церквей в том, что католическая сторона будет мыслить этот диалог как монолог в направлении “братьев в разделении сущих”, а не как диалог на равных <…> между Православной Церковью и Церковью Римско-Католической».[1]

То есть, после завершения 2 Ватикана сомнения эти, по мысли главного идеолога «сближения Церквей» от РПЦ, должны были окончательно рассеяться для всех православных: собственно, с этой позиции неограниченного кредита доверия МП и побежала с разбегу обниматься с нашедшейся «сестрой» в гаванском аэропорту. Между тем сама «сестра» в своем «узком семейном кругу» несколько иначе смотрит на этот вопрос:

«Выражение “Церкви-сестры” часто встречается при экуменическом диалоге, особенно во время диалога между Католиками и Православными, и постоянно уточняется обеими сторонами. В то время как это выражение стало общеупотребительным, в современных экуменических документах начало преобладать его двусмысленное использование. В соответствии с правилами Второго Ватиканского собора и позднейшими Папскими посланиями, следует восстановить правильное использование этого словосочетания. <…> В действительности, в истинном значении этого слова, “Церквями-сестрами” являются лишь местные Церкви (или группы местных Церквей, примером чему служат Патриархаты или Митрополии) между собой. Если выражение “Церкви-сестры” будет использоваться именно в этом истинном смысле, то всегда будет присутствовать ясность, что Святая Католическая Апостольская Церковь является не сестрой, но матерью всех местных Церквей [ни один Римский понтифик не признал это уравнивание кафедр и не подтвердил, что римской кафедре принадлежит только первенство по чести]».[2]

«Встреча тысячелетия» готовилась в строгой тайне. По крайней мере, со стороны МП.

«Даже мои ближайшие помощники в Отделе внешних церковных связей, занимающиеся католической темой, до самых последних дней ничего не знали ни о тексте Декларации, ни о готовящейся встрече».[3]

Оно и понятно, ведь головокружительные политические дивиденды, межконфессиональные выгоды и душеспасительные бонусы от этого Сретения, которые должны посыпаться на нас из ватиканских рогов изобилия, оправдывают такую секретность, ради которых («по икономии») нельзя было ни пожертвовать принципом соборности и даже самими канонами, приписывающими Первоиерарху «творити» даже менее судьбоносные дела не иначе как по согласованию хотя бы с Синодом (Ап. 34; Антиох. 9; Устав РПЦ IV, 2,4-5). Словом, цель, как в таких случаях говорят наши вновь обретенные братья-иезуиты, оправдывает средства. Поэтому сей безотказный метод церковной политики «старшего брата» налету усваивается другим «сиамским близнецом», чуть отставшим в развитии во время разлуки. Так, в частности, апологеты и адвокаты прошедшей «встречи тысячелетия» без устали уверяют нас, что «ни о каком объединении церквей речь, разумеется, не идет», подписанный документ, мол, это обычный, не к чему не обязывающий «дипломатический компромисс» и т.д.  Только вот незадача: сами же авторы Декларации и главные идеологи всего этого долгосрочного проекта в эйфории от произошедшего не могут сдержать сердца – и выдают всю подноготную, все конечные цели: «Встреча папы Франциска с патриархом Кириллом – это первый шаг на пути к единству Церкви, считает кардинал Курт Кох, один из участников исторических переговоров в Гаване.

"Эта встреча – важный шаг, но вместе с тем это еще не конечная цель, и потому нам предстоит большая работа", –

сказал кардинал К.Кох, возглавляющий Папский совет по содействию христианскому единству».[4]

«”Несмотря на существующие различия в области богословия, которые можно назвать тонкостями, все-таки в существе веры христианской мы едины. И об этом надо помнить”, –

отметил митрополит Илларион».[5]

«Необходимы разного рода контакты. <…> необходимы смешанные встречи, в том числе на уровне отдельных церквей. Нужен живой обмен мнениями, опытом, богословскими работами и разрешение вопроса о степени участия в молитвенном общении еще задолго до общения в таинствах, необходим также союз в практической деятельности во всех направлениях церковной жизни».[6]

Впрочем, это только светские адвокаты слывут в народе «нанятой совестью». Церковные же – в большинстве своем работают безвозмездно, что называются, по убеждению и безграничной любви и доверию Священноначалию, то есть не лукавят, но пребывают в неведении блаженства своих перспектив.

Нам же официальные объяснения эпохальной встречи и риторика «Совместного заявления» глав двух «церквей-сестер» (где Римский епископ, который для всего православного мира почти тысячелетие был «главным еретиком», «ересиархом», «врагом» и «супостатом», вдруг именуется «Святейшим Папой» и «братом»; хотя с тех пор к зловериям латинства на II Ватиканском соборе добавились только новые, а к злодеяниям в отношении православных – новые преступления, в частности, в Хорватии и на Украине), нам вся эта ситуация напомнила финальный эпизод из пьесы Г.Горина «Тот самый Мюнхгаузен» и ее незабвенной экранизации М.Захарова.

Бургомистр, конфиденциально:

«Ваше Высочество, ситуация критическая! Ваше Высочество, я его знаю, он не остановится! Сейчас все взлетит на воздух! Ваше Высочество, я Вас умоляю сейчас же признать его бароном! Это не страшно, Ваше Высочество, это можно трактовать как гуманность! Тем более, Вы сами говорили: он похож, похож, похож, вылитый барон! Ваше Высочество!».

Пастор:

«Похож!».

Родственник:

«Я уже ничего не понимаю: так это он или не он?».

Нервная пощечина от матери:

«Не можешь потерпеть две минуты!».

Бургомистр:

«Ваше Высочество, Вы должны выступить! [Не дожидаясь ответа, делает официальное заявление]

Остановитесь, подсудимый!

Ваше Высочество, прошу Вас!

Его Высочество бубнит себе по нос:

«Ну, в общем, мы все тут были в чем-то неправы…».

Бургомистр, перебивая:

«Господа! Решением Ганноверского суда, в связи с успешным завершением эксперимента, высочайшим повелением приказано СЧИТАТЬ ПОДСУДИМОГО БАРОНОМ МЮНХГАУЗЕНОМ!».

В нашем случае – высочайшем повелением приказано считать подсудимого… «Святейшим Папой» (иначе – и дальше будут гибнуть невинные, разлагаться нравы и проч. и проч.).

«Декларация готовилась в режиме строгой конфиденциальности. Со стороны Русской Церкви в подготовке текста участвовал я, со стороны Римско-Католической Церкви – кардинал Кох. <…> Подлинными авторами Декларации являются Патриарх и Папа. Именно их видение ситуации легло в основу текста. Еще в начале осени Патриарх поделился со мной основными идеями, касающимися тематики Декларации. Затем я встретился с Папой Франциском и проговорил общее содержание документа с ним. Дальше текст был положен на бумагу, после чего неоднократно согласовывался и с Патриархом, и – через кардинала Коха – с Папой. Последние поправки в текст были внесены буквально накануне нашего отлета в Гавану. Кардинал Кох уже был в аэропорту, когда мы согласовали финальную версию текста».[7]

То есть, решение все-таки было «соборным» (можно считать, что Синод делегировал владыку Илариона, передав ему всю полноту совещательных голосов: степень единомыслия и единодушия Православной Церкви позволяет об этом говорить), так что и каноны соблюдены. Игра сделана.

Александр Буздалов                                                                                                                    

2016